Евгений Чепкасов - Триада

– Я же говорил, что прототип не должен давить на героя. Но инок нам на игрушку всё равно нужен. Кроме того…

Зазвонил телефон, и Степа произнес, вставая с табурета:

– Если это он, то будет жить долго.

– Добрый вечер, – сказал Валерьев в телефонную трубку.

– Добрый вечер, долгожитель, – ответила трубка. – Только что про тебя вспоминали.

– С кем это?

– С натюрмордами-словоглотами. Пьем пиво, радуемся, что инок нашелся. Хочешь – приходи, только я живу далековато…

– Нет, спасибо, – отказался Гена, подумав, что «далековато» – странный адрес. – Я тут почитал твои бумажки. В общем, всё круто. Не думал, что у ролевых игр такая серьезная теоретическая база: техногенные, фэнтэзийные, исторические, мистериальные, игры пограничного состояния, игры высокого напряжения, настольные, кабинетные, полигонные, элитарные, полуэлитарные, открытые… А «Сказки Шворца», «Искусство хождения по граблям» и «Шестеренка ролей» – это просто великолепно. Ты давно мастеришь?

– Первый раз, – ответил мастер. – Придумал словоглотов, начитался теории – и вот теперь не знаю, что из этого выйдет. Свою вводную ты видел, правила видел, сейчас кое-какой компромат на других дам. Извини, я коротко, а то там без меня пьют… Начали. Шаман-подпольщик ненавидит систему, то есть Партию, но без системы его деятельность потеряет смысл. Генерал – человек военный. Для армии главное – дисциплина, а Партия – основа порядка. Однако уничтожение словоглотства может дать армии власть над страной. Писатель – лицо привилегированное, кормилец народа, но вдруг у него еще и совесть имеется… Журналистке словоглотство мешает вести репортажи, но может помочь в смысле сбора компромата – не знаю, что там Ленка придумает. Врачиха у нас будет специалисткой по откачке. К ней поступают коматозники, которые употребили свое слово или не услышали его вовремя. Врач в таких случаях вкалывает пациенту стимулятор кратковременного действия, и он жестами показывает свое слово. Так у врачей оказывается компромат – и некоторые приторговывают информацией. Честная у нас врачиха или мафиоза – я не знаю. Ну а я – парторг. Мне известны слова некоторых игроков, а те, кто сменил слово у шамана, уже не под моим колпаком. Зато их слова известны шаману. Про себя ты знаешь сам. Всё, я уже и так многовато тебе сказал.

– Значит, игра в морально-нравственный выбор, – заметил Гена, перебирая Степины бумаги. – Тут в одной гениальной статье говорится, что в это играть невозможно. Вот она, автор – некто Ланс из Екатеринбурга…

– Извини, Ген, меня зовут…

– Тогда иди. Пока.

Валерьев положил трубку и принялся перечитывать гениальную статью екатеринбургского Ланцелота, ставя карандашом галочки напротив наиболее понравившихся мест: «В тот момент, когда деяние на моральном поле становится возможным, заканчивается игра и начинается жизнь… Значимым событие на моральном поле становится только тогда, когда один из вариантов выбора – реальная жертва со стороны человека, совершающего выбор… Деяние на игре невозможно, а игра в деяние деянием быть не может… Всякий раз при попытке игры «а-ля высокая трагедия» отыгрыш скатывается или в фарс, или в истерику…» Галочек было немало.

Кого только не перебывало в 117-й аудитории главного корпуса! Чего только в ней не происходило!.. Ступенчатый амфитеатр для студентов и обширная возвышенная площадка для лектора, похожая на сцену или солею, располагали к проведению неучебных мероприятий. Здесь посвящали в студенты и вручали синие и красные дипломы. Здесь репетировали все, кому не лень, и всё, что угодно. Два вечера в неделю традиционно отводились театру «Натюрморды». Один вечер еженедельно аудиторию занимал эзотерически настроенный профессор, читающий платежеспособной публике лекции ненаучного содержания. Весьма вероятно, что в этой аудитории проводило свои собрания некое тайное общество или секта, а то и несколько неких тайных, ведь дней в неделе не так уж и мало. Приходя в аудиторию к первой паре, студенты иногда ощущали запах можжевелового дыма, или запах прелого сена, или запах тайны. Уборщицы относились к 117-й аудитории со священным ужасом, а надписи на ее партах были сплошь пессимистическими.

Много чего происходило в знаменитой аудитории, но ролевой игры в ней еще не было.

– Как на экзамене! – усмехнулся Гена, глядя на белые прямоугольные бумажки, разложенные по столу.

– Это и есть экзамен, – нервно отозвался Степа. – Только ты билет не тянешь – с тобой собеседование будет. А вы, господа словоглоты, тяните.