Евгений Чепкасов - Триада

Если бы я писал рассказ только о планокурах, я бы, несомненно, очень художественно и метафорично, очень развернуто и понятно показал, как забивают костыль, то есть как изготовляют специальную планокурскую папиросу. Что греха таить, я прежде так и сделал, но подумал и по линеечке зачеркнул написанное. А вот дам-ка я вам лучше схему забивания костыля, по пунктикам, а пунктиков не расшифрую: по-моему, получится забавно. Итак, вначале папиросу потрошат, затем папиросную бумагу почти полностью стягивают зубами с картонной трубочки, потом делают «пятку», а после осуществляют процесс под названием «пылесос»… Ну как? Уверен, к технологии вы уже относитесь уважительно – еще бы, такая тарабарщина терминов! «Да, – скажете вы, – но это сухо и неинтересно». Погодите! Сейчас всё будет.

Вернемся у чистому листу на табурете в уютной комнате. На листе теперь курганился табак, выпотрошенный из трех папирос, а Стас сидел рядом на корточках и готовился продемонстрировать, что такое «пылесос». Всё было готово, и приятель взял порожний костыль в губы, придерживая его пальцами, поклонился табурету, ткнулся в кучку бутафорского плана и стал сноровисто всасывать ее. Я лишь посмеивался: на долгом вдохе он осторожно клевал рыжую горку и чрезвычайно смахивал на курицу, а табак струился вверх по белесой трубочке. Постучав нижним концом костыля о табурет, он вновь наклонился и вновь… Когда костыль был забит, Стас скрутил фунтиком бумажку на его конце, поплотнее натянул гильзу на мундштук и поспешно вручил поделку мне: «На, сувенирчик, смотреть на него не могу!» Понятное дело: на обкурку денег нет…

И вот сейчас я сидел на ведре, покрытом таким же чистым листом, и ясно представлял, как бугайчик Леша, сидючи раскорякой, сутулясь, клюет с ведра измельченную травку. А он тем временем уже достал откуда-то костыль – точную копию Стасова, только настоящий, – и бережно огладил толстыми пальцами с обкусанными ногтями.

– Ты забивал? – спросил я, заранее зная ответ.

Леша кивнул и уважительно передал костыль Косте. Тот, ухмыльнувшись, принял.

– Парни, давайте подождем немного с обкуркой, – предложил Костя. – Пусть Гена вас поспрашивает. Прикиньте, рассказ о вас напишет, прославитесь. Ну что, писатель, – ухмылисто обратился он ко мне, – действуй!

Хотелось бы, конечно, написать, что я, получив желанную возможность, коршуном набросился на ребят, поразив их десятками метких продуманных вопросов, и пацаны и опомниться не успели, как уже рассказали мне всё и даже больше в очередности, удобной для рассказа. Но было не так. Перед аудиторией, даже самой малочисленной, я поначалу теряюсь, и потому сперва я с глубокомысленным молчанием, чуть наклонясь, наматывал на палец кроссовочный шнурок. Привело это к тому, что шнурки развязались, и я с особой тщательностью вновь стянул их в бантик. Затем я поэкал-помекал и наконец разрешился фразой:

– А что, ребята, небось, с уроков сбежали?

Все, включая Костю, а потом и меня, заржали. Чернявый Толя предложил плана не курить: и так весело. Меня спас очкарик.

– Скажите, а вы действительно писатель? – спросил он, без связки, грубо, но всё-таки свернув разговор на ту тему, которая могла бы меня реабилитировать.

– Да кто его знает… – кокетливо замялся я и благодарно глянул в очки Сергея. – Пишу кое-что, публиковался кое-где, но, конечно, не Достоевский.

– И мы, типа того, прославимся… – произнес бугаистый Леша со странноватой интонацией.

Я ответил телом: ни утвердительно, ни отрицательно, ни вопросительно, ни удивленно, а как-то средне – совершил извивистое полувращательное движение, словно, сидя на кровати, потянулся со сна. Даже не предполагаю, как понял мой ответ Леша, но сказал он следующее:

– А из школы нас из-за этого твоего рассказа не… выпрут? – прежде чем подобрать последнее слово (а он, несомненно, подбирал его, из цензурных соображений отсеивая более подходящие), бугайчик успел в коротенькую паузу уместить разбойничий посвист и изумительно неприличный жест, ясно показав возможную судьбу сарайного трио.

– Не выпрут, – успокоил я слегка уязвленно. – Я ж у вас фамилии и номер школы не спрашиваю. Не коните, пацаны!

– А никто и не конит – вот еще… – досадливо пробормотал Леша. – Если бы не Костя…

– Знаю, – коротко отозвался я и, отвернувшись от него, продолжил: – А из школы вас скорее выпрут за то, что на уроки не ходите.