Ильшат Усманов - Роса

– Хи-хи-хи, – вновь раздалось теперь сзади.

– Кто здесь? – прохрипел я, и вновь тишина. Повернувшись, я двинулся в ту сторону, откуда вновь донесся звонкий смех.

Пытаясь разглядеть, кому принадлежала тень, которая проскользнула мимо меня, шагая сквозь пелену тумана (вокруг нечего не было видно) и постоянно оглядываясь, я, наткнувшись о большой камень, рухнул на замерзшую траву. Я чувствовал, что кто-то склонился надо мной, и чье-то теплое дыхание согревало меня.

Очнулся я под старой вишней, оттого что начал мерзнуть, да и туман давно рассеялся. Встав и отряхнувшись, я огляделся и, потирая ладони, направился домой. «Шесть утра», – посмотрел я на часы. Не мог понять, что произошло. Если смерть не забрала, то я все равно мог умереть, замерзнув, так как пролежал всю ночь на морозе.

Значит, кто-то помог мне не замерзнуть, и тут я вспомнил тот звонкий смех и чье то теплое дыхание. Может, мне почудилось. «Но тогда нет», – подумал я и вошел в квартиру, закрыв за собой дверь.

Простояв час под горячим душем, я вскоре согрелся и,

укутавшись в махровый халат, зашел на кухню, чтобы сделать себе кофе, по пути перемотав автоответчик на телефоне. Но никто не звонил и тем более не оставлял сообщение. Странно, обычно вся кассета была переполнена сообщениями. Иногда из-за этого мне попадало от матери, что она никак не может дозвониться или попросту оставить сообщение. Присев на стул и взяв мобильник, который лежал на столе, я позвонил Лехе. Вначале шли гудки, но потом он сбросил. «Наверное, занят», – подумал я и позвонил Костику, но и он молчал. Мобильник Громилы вовсе был недоступен. Оставался Димыч. Найдя его номер в журнале, я нажал на вызов.

– Да, – ответил он

– Здорова, Димыч, ты не знаешь, почему все недоступны?

– Здорова, Дэн, не знаю, может заняты.

– Но чем?

– Прости, Дэн, но я не знаю, я позвоню позже, мне нужно бежать, ну ты знаешь, – ответил он и сбросил.

Странно, что с ними такое. Не пришли на похороны, не звонят и даже не берут трубки. Ладно, может потом позвонят, надеялся я и, допив кофе, вышел в гостиную и рухнул на диван.

Ни в этот день, ни в последующие ни один из них так и не позвонил. Я решил вновь позвонить им, но вновь тишина. Не понимая, что все-таки произошло, я пошел к Лехе, не подозревая, что меня там ждет. Дойдя до его дома и зайдя в открытый подъезд, я быстро поднялся на третий этаж и позвонил. Дверь открыла его мама.

– Здравствуйте, тетя Эниса, – улыбнулся я ей, – а Леша дома?

– Нет его, и не будет, и забудь сюда дорогу, от тебя жди одни неприятности, – прокричала она, захлопнув передо мной дверь. Что это с ней, она всегда была добра ко мне. Может, что то стряслось, зная Леху, который вечно во что-нибудь вляпывался, или его мама узнала о наших гуляньях после матча. «Ладно, – подумал я, – он все равно выйдет на улицу, и я узнаю у него, в чем дело». С остальными все повторилось точно так же. Двери открывали матери и, обрушивая на меня шквал оскорблений, не дав мне сказать ни слова, тут же захлопывали дверь.

Я уже шел домой, весь расстроенный, смотря себе под ноги. Доходя до дома, на повороте, столкнулся на спешившего куда-то Леху.

– Здорова, Лех.

– Привет, – пробубнил он, не смотря в мою сторону, и зашагал в сторону своего дома.

– Лех, подожди, – догнал я его, что с вами происходит. Вы не пришли на похороны, бросаете трубки.

– Извини.

– Извини, – обогнал его я и остановил. – Это все, что ты можешь сказать. Тоже мне друзья называются

– Но мы не напрашивались быть твоими друзьями, ну по крайней мере я, – выжал он, смотря куда-то в сторону.

– Это что – шутка?

– По мне, что видно, что я шучу?

– Но почему сейчас Лех, когда мне нужна поддержка от друзей?! Вы?! Да ладно, катитесь, – крикнул я ему вслед и, повернувшись, пошел, усиливая шаги. Только сейчас я понял, в чем дело. Дело во мне, слова матери вновь отчетливо прозвучали у меня в голове: «Жди от тебя одни неприятности».

Теперь не только бабушка, но и все вокруг обвиняли меня во всех грехах.

Я шел под сильным снегом, пока не очутился возле могилы матери.

– Привет, мам, – сквозь слезы прошептал я и сел на мерзлую землю, слегка покрытую тонким слоем снега. – Прошу, забери меня, меня больше ничего здесь не держит. Все отвернулись от меня, – все говорил я, а слезы продолжали скользить по покрасневшим от холода щекам и исчезали где-то под воротом пуховика. – Я останусь здесь, и ты рано или поздно заберешь меня.

Вокруг стало темнеть и холодать, но я продолжал сидеть на том же месте, не шелохнувшись и не сводя взгляда с фотографии, на которой мне улыбалась мама. Посмотрев на часы, на которых высвечивалось три часа ночи, подтянув ноги в колени и склонив голову, я закрыл глаза, пытаясь унять дрожь, хотя не чувствовал холода.