Алексей Иванников: Хорёк

Хорёк

Роман

I

Здравствуйте. Это вы хотели видеть меня? Впервые меня кто-то навещает здесь, тем более неожиданно – что незнакомый человек. А мы точно незнакомы? Я ведь не знаю: что вам надо, мне всего лишь сказали, что кто-то хочет обстоятельно поговорить и дали целый час. Вы не следователь? Нет?! В-общем, не похожи вы на следователя. И чем же я могу помочь?.. Вы хотите, чтобы я рассказал о себе?.. Зачем это вам?.. Надо? Надо – понятие растяжимое, мне вот тоже кое-что надо, но ведь не дадут же, ещё и похамят и поиздеваются. Так что с чего бы я стал вам что-то рассказывать, я ведь не знаю – зачем. Для личных целей? То есть не для работы? Ну тогда… ладно. Но вы не боитесь? Я имел в виду: потерять кучу времени совершенно напрасно. У меня его тут навалом, даже приятно потрепаться, по причине отсутствия других удовольствий. Вам же: не знаю, не знаю… Может: вам подойдёт кто-нибудь другой, с совсем другим послужным списком? Я ведь не самый известный здесь клиент: есть куда интереснее. Что вы сказали? Именно я вам и нужен? Ну тогда ладно, хорошо, уговорили.

Имя моё вы знаете? А позвольте, как вас называть? Александром? Хорошо, договорились: так и буду. Что же касается имени, у меня есть ещё одно, многие воспринимали бы его за оскорбление, но я ничего обидного в нём не вижу. Меня ещё зовут Хорьком: можете так и называть, если захочется. Хорёк – маленький, но хищный и злобный зверёк, способный дать отпор многим, кто будет крупнее, или в крайнем случае сделать ноги. Именно так я и поступал всегда, теперь, правда, от этого мало толку.

Многие с жалостью глядят на меня, замечая маленький рост, слишком большой череп и выражение лица: не слишком внушающее доверие. Они даже думают вначале, что я слабоумный: дегенерат, не умеющий связать и несколько нужных слов, чтобы выразить нечто серьёзное и значительное. И как же весело становится, когда они убеждаются в обратном: что скорее они слабоумны на моём фоне, а болтать по разным поводам и без повода вообще я способен часами: если, конечно, возникнет такое желание. Хотя при необходимости у меня всегда имеется запасной вариант: глаза в одну точку, дебильная улыбка на всё лицо, давно выработанная повседневной практикой, и капли слюны в углах рта, готовые сорваться и закапать пол или обувь врага, если только он приблизится на минимальное расстояние.

Когда я вхожу в раж, вдохновляясь от чувства грозящей опасности, то могу обмануть даже патентованного профессионального психиатра, с умным видом изучающего мою ничтожную для него персону. Но использую способности я всегда только по делу, когда есть реальная угроза нападения. Вид обгадившегося младенца просто не позволяет недругу приступить к исполнению жестокого желания, так что в большинстве случаев подобная стратегия идёт на выручку. И ещё бы не шла: маленький, тощий, сопливый, слабоумный – только у последнего садиста поднимется рука на такого, но садисты, к счастью, в жизни мне встречались нечасто.

Хотя здесь, кстати, их вполне достаточно: здесь же сидят не простые убийцы, а те, кто в этом деле сильно преуспел. Так что для меня тут совсем неподходящая компания: то, что для меня стало стечением обстоятельств, для них было повседневной реальностью. Тут ведь обретается, кажется, и «битцевский маньяк», и ещё несколько известных персонажей, так что хорошо, что у каждого отдельная камера. Вряд ли я поладил бы с ними, но наше общение ограничивается редкими встречами в коридоре, когда кого-то ведут мимо, а остальные из-за дверей пытаются что-то кричать. Бессмысленное дело, ведь когда арестанта сопровождают в медпункт или куда-то ещё, ему ведь заламывают руки и пригибают голову, так что единственное, о чём он может думать в таком положении: как бы не грохнуться на каменный пол. И общением это можно назвать с большой натяжкой. И вообще здесь совсем несладко.

Неужели вы думаете: что у меня тут много удовольствий? В-основном книги, изредка – газеты, главное же моё развлечение – слушать болтовню птиц, голубей и особенно воробьёв, ведущих свою повседневную жизнь в непосредственной близости от камеры. Какие вопли они издают рано утром, когда я ещё должен в соответствии с распорядком спать, но разве позволят мне это сделать мелкие паразиты, для которых я сам выгляжу гигантом. Завидую ли я им? Безусловно. Они ведь вольные птицы, и никто не будет держать их взаперти, не позволяя даже носа высунуть наружу, и всё якобы ради общего блага. Или ради справедливости, чтобы ни одна жертва не осталась неотомщённой, хотя кто спрашивал у мертвецов, чего они хотят на самом деле?