Алексей Иванников: Хорёк

И второе: из-за всего этого я начал кашлять. Подозреваю, что неспроста, но попробуй докажи доктору, что мне нужна помощь! Они скорее нас убить готовы, чем оказать помощь: разумеется, здесь же собраны убийцы и маньяки, и отношение у персонала соответствующее. Так что: вы не могли бы попросить, чтобы меня нормально осмотрели и дали таблетки, если надо? Хорошо? Я ведь неопасный, как многие тут, и совершенно не заслуживаю такого отношения. Договорились?

Вот и хорошо. Возвращаясь же к моему появлению на свет, хочу заметить: что никто к нему готов не был. Мать явно переросла тот возраст, когда от неё ожидалось что-то подобное. Она мне как-то хвасталась, что была у неё в молодости любовь, без особых правда деталей и подробностей. Я так и не понял, кто там кого бросил: но судя по всему пострадавшей стороной, как и обычно, оказалась моя мать. Но ведь если бы у неё всё срослось тогда, меня бы ведь не было?! Так что судьба распорядилась тогда удачно, не дав появиться моему конкуренту, и так же удачно распорядилась она, когда родился я. У матери тогда пошла в гору карьера, если можно так сказать: незадолго до того она получила наконец ту комнату, где прошло моё детство, и перешла работать в школу. Так что предпосылки для моего рождения были созданы, и мне оставалось только родиться.

Как рассказывала мать, она чуть не умерла, рожая меня. Неспокойный активный характер проявился уже тогда: чтобы извлечь меня, потребовалось даже кесарево сечение, и мать потеряла так много крови, что могла умереть. Через пару недель, по всей видимости, нас выписали из роддома, и на несколько месяцев она рассталась с работой.

Разумеется, я ничего не помню из происходившего в первые два года жизни: самые первые воспоминания начинаются с трёхлетнего возраста, да и то всё выглядит очень смутно. Со слов матери я знаю, что на работу ей пришлось вернуться через полгода, приглядывать же за мною ей помогала мать и моя соответственно бабушка. Как-то они там договаривались между собою, распределяя время и возможности: я был с самого начала беспокойным типом, и приходилось им совсем непросто. Первое, что я помню – жуткий скандал, который я закатил из-за того, что мне не дали какую-то игрушку: потрясение от такой несправедливости оказалось настолько сильным, что я орал и катался по полу, не помню вот только: получил ли я желаемое. Мать ведь была нищей, и если в том, что касается еды, у нас никогда не возникало недостатка, то в остальном дело было по-другому. Мать ведь работала в школьной столовой, причём в не самой плохой школе, так что самые разнообразные продукты у нас имелись даже тогда, когда их не было в магазинах. Нет, нам не было нужды выстаивать огромные очереди и сражаться за кусок колбасы или сыра, так же как и за какие-нибудь апельсины или мандарины. Регулярно приносимые домой авоськи происходили из нескольких огромных холодильников на кухне, куда однажды я как-то сунул нос. Знакомый уже с продовольственными магазинами для всех – куда мы всё-таки заходили покупать хлеб и прочие самые обычные продукты – я поразился обилию того, что попадало в школу. Гирлянды сосисок и сарделек, цыплячьи тушки, пакеты с мороженной рыбой, палки колбасы: таков был примерный список запасов, не говоря уж про вульгарные яйца или самые разнообразные овощи и фрукты. Вряд ли контроль могучих богатств был максимально строгим, что и позволяло причастным к процессу – в разумных количествах, конечно – обеспечивать себя дармовой едой. Я скажу больше: несмотря на внешнюю нищету жизни, я был с детства избалован во всём, что касалось еды. Когда мы шли в гости к родственникам, то я совершенно не бросался на гастрономические изыски, которыми развлекался кое-кто из родных. Я мог наоборот забраковать какой-то деликатес, и родственник ещё удивлённо спрашивал мать: а что со мной такое?

Но разве могла она рассказать сомнительную правду, разве могла она признаться, что несмотря на внешний официальный статус полной голодранки, она имеет в своём распоряжении эти продукты, которыми кичливо хвастаются пригласившие нас родственники, а также некоторые другие, которыми родственники похвастаться не могут. Кулинарные способности позволяли матери делать многое и делать хорошо, так что она сама могла бы удивлять снисходительных родичей, но она этого не делала: а то семья брата перестала бы помогать нам. Во всяком случае, устраивая очередную тайную вечерю, в которой участвовали только мы двое, мать всегда предупреждала, чтобы я держал язык за зубами. Да и вообще самое сильное впечатление детства у меня осталось от одного, можно сказать, наставления, которое сделала мать, когда я уже немного вырос. Я уже начинал понимать, что отношения с другими людьми совсем не обязательно могут быть добрыми и положительными: отобранная у меня как-то в песочнице игрушка – блестящая красная машинка – так и не вернулась ко мне, и несмотря на поднятый по этому случаю рёв никто так и не помог вернуть пропажу. Так вот мать сказала мне тогда: никогда не отдавай другим своё! Схватил – и не выпускай! А иначе будешь голодранцем.