Виктор Довженко - Белые гондолы. Дары Отступника

Путая слова молитвы «Да воскреснет Бог», я срываюсь с места и бегу в гараж с гондолами, по пути задевая плечами еще не пришедших в чувство недавних зрителей с бледными лицами. «Что стало с Лианой, быстрее туда, к ней!» – молотом стучит у меня в голове. Дверь в ангар открыта. Маленькая лампочка над дверью силится донести хоть немного света до неподвижных и величавых белых гондол, ровными рядами ночующих у своих причалов. Я пробегаю весь зал, но ни катера, ни лодки не попадается мне на глаза. Я уже запрыгиваю на гондолу, но тут мне приходит в голову, что без ключа ее не завезти, и даже если я подтяну ее к выходу и как-то вытолкну в Канал, без течения она не сдвинется с места. Я бегу обратно, на платформу. Администратор Михель, взъерошенный, со съехавшим набок галстуком, пытается привести в чувство девушку в красном, сидящую под колонной и истерически смеющуюся, закрыв лицо руками.

Я кричу ему:

– Дайте катер, пожалуйста, мне нужен катер!

– Едет уже катер, едет!

– Откуда едет?

– С Озера, не мешайте!

– А гонщики? Вы знаете, что с ними?

– Некоторых подобрали, везут сюда. Идите к лифту, езжайте наверх, вы поняли меня?

Тут вся толпа, сомнамбулически шатающаяся между колоннами, мгновенно ожила и бросилась к краю платформы. Люди всматриваются в тоннель со стороны старта гонки. Из мрака доносится нарастающий гул.

– Катер! И байки!

Подъезжает спасательный катер, за ним – всего лишь два потрепанных гидроцикла. На катере, помимо двух спасателей, сидят два мокрых гонщика, на байках – еще по паре дрожащих от холода людей. Гидрокостюмы почти на всех порваны, видны кровоточащие ссадины. Они минуют платформу и сразу направляются в ангар. Я с ужасом обнаруживаю, что Лианы среди них нет!

Вернулось шестеро. Значит, еще четверо остались на Озере!

Из тоннеля, с той зловещей стороны, где несколько минут назад произошло нечто ужасное и совершенно необъяснимое, к платформе подъезжает байк с зелеными полосками. За рулем Четвертый, без шлема, тяжело дышащий. Он останавливается, придерживаясь за край платформы.

Я подбегаю к нему:

– Почему вы никого не привезли с собой!

Он оглядывается на меня:

– Знаете, хм, а «Голова» снова на прежнем месте… как будто и не отлучалась никуда.

– На Озере еще остались люди, может быть, раненые!

– Да? Я никого не видел. Смотрите, у меня фара разбита, а там темно.… Очень темно. Да, и если бы нашел кого-то, все равно на стоячем байке вдвоем далеко не уедешь.

– Отвезите меня туда, пожалуйста, там осталась моя девушка!

– Хм, ваша девушка? Это кто же, интересно? И как вы это себе представляете? Мы вдвоем машину перевесим. Сядьте на край платформы и держите руль, если хотите развлечься.

Он нагибается к маленькому лючку и достает небольшой фонарик. Потом неожиданно ловко для своего возраста выпрыгивает на платформу и крепкой рукой перехватывает руль, я же делаю шаг вниз, на его место.

– Это акселератор, а это передачи. Мне уже все равно, я больше здесь не ездок, даже если позовут. Плывите лучше не к «Голове», будь она трижды неладна, а в другую сторону, расстояние до Озера примерно одинаковое. Если упадете в воду, без паники, а то холод сведет и на дно утянет. Спокойно заползайте сзади и медленно вставайте на ноги. Я отдышусь и за вами вернусь с катером.

Он включил фонарик и сунул мне его подмышку, едва не потеряв равновесие. Выжав гашетку, я вспоминаю добрым словом старенькую отцовскую «Хонду», мопед, с которым не расставался несколько летних сезонов в деревне, и легко мог проехать по длинному гладкому бревну, ни разу не соскользнув.

Балансируя на юрком гидроцикле за узеньким коротким лучом света в кромешной темноте, я вспоминаю слова моего нового знакомого, студента-богослова Александра: «Если вы увидели что-то необычное, причину этого лучше искать не в мире духов, а в действиях людей». Необычное, ничего не скажешь. Кому, если не духам, под силу такие безумные манипуляции каменными «головами», и главное, зачем? Кто и каким образом поднял со своего древнего постамента многотонную глыбу и заставил плыть по воде Канала, словно огромный резиновый мячик? Из памяти выплывают слова Гамлета, заученные на студенческой постановке: «Ты движешься, обезобразив ночь, в лучах луны, и нам, простейшим смертным, так страшно потрясаешь существо загадками, которым нет разгадки?»

Господи, когда же этот тоннель кончится!

И вдруг он заканчивается…