Елизавета Сагирова - Лето придёт во сне. Часть 2. Оазис

– Ну а легенда у тебя какая?

Яринка снова плюхнулась на кровать.

– А легенда почти правдивая. Под стать всему образу – огненная. Будто я сбежала из дома, от отца, который хотел отдать меня в монастырь, и подожгла его. В смысле дом, а не отца.

На этот раз я не сдержалась, и еле слышно пренебрежительно фыркнула. Фантазия у Ирэн, конечно, так себе…

Но Асе и Вике понравилось, они даже бросили краситься и принялись с живым интересом расспрашивать Яринку о деталях её предстоящего дебюта. Я же всё смотрела на подругу, пытаясь под маской оживления разглядеть её настоящие чувства. Но она выглядела такой искренней в своём радостном предвкушении, что я, вконец смешавшись, решила отложить это до того момента, когда мы останемся вдвоём.

А вдвоём мы остались только ближе к ночи, когда старшие подруги покинули дом и на остров опустились сумерки. С трудом дождавшись хлопка входной двери, закрывающейся за Аллой, которая, как обычно, уходила последней, проконтролировав сборы остальных, я босиком сбежала на первый этаж.

Яринка сидела на диване, поджав ноги под себя, и бездумно щёлкала пультом от телевизора, лицо её было непроницаемо. На цыпочках я пересекла гостиную и осторожно присела рядом, прикоснулась к её плечу.

– Ярин? Ты как?

Подруга повернулась ко мне, чуть улыбнулась.

– О, Дайка… ты знаешь, всё так странно. Когда я была маленькая, то дома, если не было отца, мне нравилось танцевать перед телевизором, под разные концерты. Я представляла себя там, на сцене. Как будто это я вся такая красивая, в блестящем платье, с причёской, и это мне все хлопают. Единственное, что не нравилось, – сами танцы. Ну, ты же в приюте видела эти концерты? Там все в дурацких сарафанах, и танцуют так, словно лишний раз двинуться боятся. И тогда я выключала телевизор и начинала танцевать сама, и сама придумывала себе танец. Скакала, как коза, по креслам, по дивану, трясла волосами, падала на пол. Мама смеялась, говорила, что таких танцев не бывает, – Яринка зачем-то стукнула пультом о коленку, и засмеялась. – А ведь тут я танцую именно так!

Я недоверчиво посмотрела на неё. Не считая первого и единственного раза, когда мы вдвоём пришли в зеркальный зал с шестом, больше мне там бывать не довелось, и, как танцует Яринка и другие девушки, я не видела, хоть и имела некоторое представление.

– Там… пока танцуешь, надо раздеваться?

– Когда как, – беззаботно отозвалась подруга. – В дебютном танце я раздеваться не буду, Ирэн говорит, нужна интрига, нельзя всё показывать сразу. Но костюм классный! Юбочка отстёгивается, и получается почти как купальник.

Я вспомнила все те липкие взгляды, которыми гости провожали Яринку на пляже, когда она легко бежала к воде: тонкая, загорелая, с летящим за ней шлейфом медных волос, – и не придумала, что ответить, кроме:

– Ярин, прости меня…

Она удивлённо подняла глаза.

– Простить? За что?

– За всё вот это. Если бы не я… тебе и не пришлось сейчас…

Я смешалась, не зная, как лучше выразить свои мысли. Не пришлось что? Танцевать полуголой перед пьяными мужиками? Стать очередным приобретением кого-то из них?

Но моя Яринка не была бы моей Яринкой, не пойми она меня и без всяких слов.

– Да ну, брось. Ты думаешь, я собиралась на всю жизнь остаться девственницей?

Теперь я удивлённо уставилась на подругу.

– А?

– Дайка, ты разве ещё не видишь? Я довольна. Меня всё устраивает. Тебе не за что извиняться.

– Довольна?

– Ну конечно, – Яринка щёлкнула пультом, убирая звук телевизора. – Ты помнишь, о чём нам говорила Ирэн, когда мы пришли к ней подписывать контракт? Так вот, я долго думала над этим и поняла, что она права. Во всём. Ты считаешь, это здесь несвобода? Нет, несвобода – это там! Дайка, честное слово, я ещё никогда не чувствовала себя такой свободной, как сейчас! Мне же всё можно! Мне никто не указывает, как надо себя вести, что говорить, что делать. Неужели ты этого не чувствуешь?

Я честно попыталась почувствовать, даже прикрыла глаза. Ведь в одном Яринка сейчас точно права: в приюте свободы не было, не было даже тени её. Мы не могли не только поступать по своему усмотрению, но даже наши мысли и желания контролировались. Разве нам не внушали, что господь знает все помыслы своих созданий и обязательно накажет за те, которые не будут достаточно благочестивыми? Поэтому с тем, что раньше мы были глубоко несвободны, я не могла не согласиться. Но есть ли свобода в Оазисе? Да, здесь нас не окружили забором, нам не диктуют, во сколько ложиться спать, во сколько подниматься, какие книги читать, какие вещи носить, какими молитвами молиться. Но сильно ли отличается бетонный забор от синего моря, если за его пределы так же нельзя выйти? Велика ли разница между запретом оголять тело и запретом не оголять?