Елизавета Сагирова - Лето придёт во сне. Часть 2. Оазис

На лёгкой прибрежной зыби, держась мостиком за причал, покачивался один-единственный катер. И возле него стояли пятеро. Троих из них, плечистых бритых мужчин, я не знала и знать не хотела, а вот четвёртой была Ирэн. Ирэн в шляпе с широкими полями и больших, на пол-лица, тёмных очках.

При виде шляпы и очков я не сдержала кривой ухмылки: знай наших! Хотелось бы мне ещё, чтобы то, что ты прячешь под ними, осталось у тебя навечно, как остались на моей коже в память об Оазисе пушистые сосновые лапки.

Но ухмылка сползла с моего избитого лица, когда я перевела взгляд на пятого члена встречающей меня компании. Ховрин. Ховрин с белоснежной повязкой через половину лица, совсем как у меня два года назад, одноглазый Ховрин. Очень злой Ховрин. Как-то быстро он оклемался. Хотя… откуда мне знать? Я не считала дни, которые прошли с ночи нашей последней встречи…

…После того, как выстрел из подаренной Ральфом рогатки попал в цель и Ховрин свалился на пол, держась руками за лицо и вереща пронзительно, как свинья, я приступила ко второй и заключительной части плана, придуманного во время дневной неспешной прогулки по острову. Бросилась к окну. Ну её на хрен, эту Русалкину яму: не хочу я потом годами плавать в солёной воде, взбивая её рыбьим хвостом и высматривая на берегу своих обидчиков в призрачной надежде на отмщение. Лучше уж так! Если повезёт, то даже пришибу своей падающей тушкой ещё парочку сытых ублюдков из гостей.

Не повезло. Окна не желали открываться, будучи не то как-то очень хитро закрыты, не то вообще задуманы так, чтобы отворить их изнутри было невозможно. Я дёргала рамы во все стороны, стучала по стеклу разными попадающими под руку предметами, но окна не сдавались. Ховрин возился на ковре и продолжал верещать на одной ноте так, будто обладал бездонными лёгкими. Это сильно раздражало, и я мимоходом пинала его, перебегая от одного подоконника к другому.

В какой-то момент ко мне пришло понимание, что вторая часть плана не сработает, и нужно срочно придумывать что-то другое. Честное слово, если бы из рогатки можно было застрелиться, я не промедлила бы и секунды – смерть на тот момент казалась желанной и манящей, как качающаяся на волнах лодка, ждущая меня, чтобы увезти на свободу…

Остановившись посреди люкса и лихорадочно оглядываясь в поисках чего-то, что дало бы мне подсказку о дальнейших действиях, я вдруг заметила, что завывающий Ховрин уже не елозит по ковру на одном месте, а довольно целенаправленно ползёт к порогу. Злости к этому недочеловеку у меня больше не было, всю её я выпустила с выстрелом, словно отправляла стальной шарик в полёт не кинетической энергией натянутой до предела резины, а силой своей ненависти. Поэтому сейчас, почувствовав вдруг лёгкое любопытство, стала просто наблюдать за потугами поверженного врага.

Оставляя на ламинате кровавый след, уже не сколько визжа, сколько скуля, Ховрин медленно, но верно полз к выходу из номера, а я шагала за ним, поигрывая вновь взятой в руки Пчёлкой и подумывая – а не добавить ли ему ещё?

Не успела. Видимо, привлечённый шумом, в дверь, которую я, входя, не удосужилась прикрыть за собой, осторожно заглянул пожилой мужчина: наверняка гость, снимающий соседний люкс и уже поэтому заслуживающий того, чтобы разделить участь Ховрина. Я не думая вскинула рогатку, но этот тип оказался шустрым и очень быстро исчез, испуганно и неразборчиво что-то вскрикнув.

Заинтересовавшись, я пошла за ним, забыв про Ховрина. Успела увидеть захлопывающиеся двери лифта и стала ждать, прислонившись к стене. Ждать долго не пришлось: лифт сразу поднялся снова и привёз снизу двух охранников. Охранникам я зла не желала, поэтому глаза они сохранили, но получили по стальному шарику в широкие и, несомненно, твёрдые лбы. Вопли и мат при этом превзошли все мои ожидания и доставили искреннее удовольствие.

Жаль, развлечься подольше не удалось. Местные секьюрити оказались ребятами не промах, и, несмотря на организованный мною плотный обстрел, сумели довольно шустро, хоть и подвывая от боли, добраться до двери люкса. Здесь я получила могучим кулаком в челюсть и благополучно отбыла на ту сторону сознания.

Дальше было неинтересно, за исключением одного момента, также доставившего мне немало морального удовлетворения. Я пришла в себя в подвале, куда меня заперли на время разбора полётов. Разбор продолжался недолго: разбирать-то особо было нечего, – но страстей наверняка хватало, судя по тому, что в какой-то момент в дверь ворвалась разъярённая, как фурия, Ирэн, и, ни говоря ни слова, принялась хлестать меня по лицу.