Анатолий Курчаткин - Через Москву проездом

В вежливых глазах Валерия Зиновьича было теперь изумление.

– И что же, – после некоторой паузы сказал он, не притрагиваясь к вырезкам, – вы совершенно серьезно считаете, что из-за этого… из-за того, что некоторые люди искусства, литературы, спорта оступились, может быть, даже случайно… из-за этого нужно…

– Нет, – сказал Филимонов, – нет, не поэтому. Это лишь, так сказать, яркие примеры, подтверждающие мою правоту. А дело не в этом. Дело вообще – в справедливости. Истинно человеческой справедливости, да! И я повторю, пожалуйста. – Он отпил из стакана, поставил его обратно на стол, утер губы и сел в кресло глубже. – Ильичева Валериана Ивановича знаете? – спросил он затем.

– Не знаю, – сказал Валерий 3иновьич.

– Во! – Филимонов поднял вверх указательный палец. И опустил его вниз. – Не знаете! А это, между прочим, заслуженнейший человек, председатель нашего горисполкома. Но вы его не знаете. Вы просто знаете, что в таком-то городе есть горисполком и есть в нем, значит, председатель. Так? Так. Он для вас просто председатель. Несет где-то там свою службу. А теперь смотрите, теперь слушайте, я вам все доказываю по законам логики: почему это писателю или артисту такое – вот их все по именам знать должны? А?! Другой трудится всю жизнь, сколько чего доброго сделает, пользы принесет, а о нем? О нем – ни-че-го! Ничего никому не известно, идет по улице – кто такой? Никто! А певички там всякие, песенку выучила, глазки подвела, платье такое, что глядеть срам, надела – ее объявляют: такая-то там Сидорова, предположим, тогда-то родилась, так-то училась, те-то се-то у нее родители и муж композитор такой-то… Вылезает на экран, глядите – знаменитость! А на ней пробы ставить негде, на морде у нее, извиняюсь, одни похотливые желания написаны, – это какой же молодежи пример? Или писателей возьмем. Стишок он сочинил, пропечатался, и вот о нем губерния трезвонить пошла: Иванов такой-то и сякой-то, Иванов на БАМ поехал, Иванов во Францию поехал, Иванов новое стихотворение сочинил. А начальник, предположим, ЖЭКа чистоты и порядка во вверенном ему жилом массиве добился, людям жить приятнее стало – о начальнике этого ЖЭКа, извиняюсь, не пишут, куда он в свой отпуск поехал и что он при этом думал – нет!..

– Но это же не так! – громко перебивая Филимонова, сказал Валерий 3иновьич. – Подождите, Прохор Дементьич, подождите! – решительным жестом остановил он Филимонова, и из-под рукава его пиджака далеко вперед выскочила на миг манжета цветной полосатой рубашки, скрепленная большой, с каким-то дорогим камнем, золотой запонкой. – Это же не так, как вы говорите! Если тот же начальник ЖЭКа прославился своими делами или какой-нибудь председатель горисполкома, ткачиха, тракторист, инженер и так далее – наоборот, именно что о них-то и пишут, рассказывают о них и называют их фамилии!

Филимонов слушал его, поджав губы, и смотрел в окно. Из окна был виден в кучах невывезенного бурого снега там-сям какой-то фабричный двор, дымила черная труба котельной, выталкивая под серое, затянутое тучами небо клубы ржавого дыма, ехал беззвучно автокар, нагруженный позади водителя штабелем плоских ящиков, поодаль, через дорогу, строилось какое-то здание производственного облика, яркий оранжевый кран, разворачиваясь, тащил по воздуху раскачивающуюся на тросах белую бетонную плиту с проемом будущего окна внутри… Вдаль Филимонов видел хорошо.

– Ну, все? – спросил он, когда этот Валерий 3иновьич сообщил про фамилии и сделал паузу. – Перебивать, когда человек говорит и еще не кончил, нехорошо. Некультурно, энаете ли. Я вам именно об этом, о чем вы сказали, и хотел говорить. Именно об этом. Я, заметьте, не сказал, что не пишут , я сказал: о том не пишут, куда он в свой отпуск поехал и что он при этом думал. Вот как я сказал! И должен сказать, правильно, что не пишут – нечего об этом писать. Делом прославился – вот об этом да, это хорошо, это заслуженно. Но певички там эти… извиняюсь, они что, прославились, они делом заслужили: песенку прошептала, задом повертела, поулыбалась нам – ее фамилию на весь Советский Союз? А?! Чувствуете? Логику вы ухватываете? Нам, извиняюсь, что, важно, кто такую вот песню исполнил? Или сочинил? Нам сама песня важна, вот что! А что, не все равно, кто спел ее – Иванова или Сидорова? Все равно. А если уж вот такими мастерами они станут, как тот начальник ЖЭКа, выдающимися, вот тогда можно и фамилию их назвать. Тогда, не раньше! И справедливость наша социалистическая восторжествует – раз, и сами они необыкновенными такими чувствовать себя не будут – два, и стимул у них, кроме всего прочего, чтобы расти, будет – три. – Филимонов загнул по очереди на левой руке три пальца и, крепко сжав губы, обернул руку загнутыми пальцами к Валерию Зиновьичу. – Вот, судите теперь сами, чепуха мои предложения, как написал ваш товарищ младший литсотрудник В. Терентьев, или наоборот. Вот, пожалуйста, теперь я все сказал. В основном. Теперь и вас выслушать могу, давайте.