Глеб Васильев - Стакан

– Повторю, что не следует щадить мои чувства, – сказал Кратис. – Я не единожды видел себя в зеркале и верю своим глазам. В Римафинах, где я родился и вырос, никогда прежде не было ни мужчины, ни женщины с подобной омерзительной головной плевательницей. Головы народа Римафин издавна славились великолепной керамикой. Не знаю, чем я и мои добрые родители заслужили такое наказанье, но мне удалось смириться с гневом и гордыней. Покинув родной город, я веду скромную уединенную жизнь вдали от зеркал и чужих глаз, чей взгляд может оскорбить мое уродство. В здешних лесах я уже много лет не встречал никого, кроме животных, а им нет дела до человеческой внешности.

– Послушай, Кратис, зря ты так говоришь на счет своего стакана, – Халфмун подошел к Селии и с трудом оттащил ее от Ясносвета. – Даю тебе честное слово Полулунка, никакой ты не урод.

– Посмотри на меня, Селию, Бальтазара и Трехручку, – продолжил Халфмун, показав по очереди пальцем на себя и на каждого из своих спутников. – Вот у кого серьезные проблемы. А ты, прости за откровенность, попросту с жира бесишься.

– Хватит лжи! – Ясносвет побагровел от ярости. Огромный меч сверкнул, словно молния, – одним коротким движением Кратис перерубил ствол могучего дуба на несколько сантиметров выше головы Полулунка. – Убирайтесь прочь!

– О, Кратис… – Селия восхищенно закатила глаза.

– Да уходим мы, уходим, – оглянувшись, Полулунок посмотрел на толстенный пень и с трудом смог подавить дрожь в коленях. – Счастливо оставаться, ваше уродство.

Халфмун увлек за собой сопротивляющуюся Селию, а Бальтазар поспешил за ними.

– Я вас догоню, – крикнул Трехручка вслед путешественникам. – У меня… шнурок развязался!

С минуту Трехручка делал вид, будто бы пытается завязать на своих лаптях несуществующий шнурок. При этом он косился на понуро ссутулившегося Ясносвета, сидящего на стволе срубленного им дуба.

– Кратис, дружочек мой, я понимаю, как тяжело тебе приходится, – вкрадчиво сказал Трехручка.

– Да уж куда тебе понять, – вздохнул Ясносвет.

– Твой котелок похож на раздавленную жабу, – осторожно произнес Трехручка.

– Ты прав, так оно и есть, – по щеке Кратиса скатилась крупная слеза.

– Еще он напоминает пригоршню тухлых рыбьих голов в куче конского навоза.

– О, горе мне, сущая правда, – слезы градом хлынули из глаз Ясносвета. – Я самый уродливый, несчастный и одинокий человек в мире.

– Не плач, дружище, – Трехручка приблизился к Кратису и, встав на цыпочки, положил руку на его плечо. – Твоей беде можно помочь! Присоединяйся к нашему походу, и твое самое заветное желание исполнится.

– Правда? – просиял Ясносвет, но тут же снова нахмурился. – Нет, это не может быть правдой. Ты издеваешься над уродцем, бессердечный насмешник.

– У тебя на голове словно кошка сдохла, а в ее гнилом мясе будто бы копошатся трупные черви и сырицы, – Трехручка изобразил скорбную гримасу. – Я вижу все твое безобразие и лишь хочу помочь. Поверь, Трехручка твой друг.

– Что ж, ты первый человек, который сумел сказать правду о моем уродстве прямо мне в лицо, – Кратис в задумчивости наморщил высокий лоб. – Стало быть, ты, Трехручка, и вправду единственный, кого я могу считать другом.

– Совершенно верно, дружище Кратис. Наконец-то я достучался до тебя! – Трехручка подпрыгнул от радости. – Чтобы избавиться от уродства тебе всего лишь нужно пойти вместе с нами на север. Там мы шустренько отыщем волшебника, а тот – БАЦ! – исполнит наши желания, и дело в ядерной шляпе, хе-хе! По дороге, конечно, будут встречаться всякие хищные звери, а может и какая-нибудь другая опасная дрянь. Но тебе-то с твоей силой и такой сабелькой вострой бояться нечего, ты же любого нашего врага – ВЖИК! – и на кусочки!

– Опасности меня не пугают, – Кратис тряхнул своей платиновой гривой. – Но я беспокоюсь, что Полулунок и другие твои товарищи не захотят путешествовать с таким уродом.

– Кратис, парнишка, подбери сопли. Друг Трехручка знает, что делать, – зеленокожий подскочил к ленточному дереву и сорвал с него пару десятков длинных узких листьев. – Наклонись-ка чуток.

Ясносвет послушно склонил голову, и Трехручка обмотал его головной кубок листьями так, что он стал напоминать корзинку, сплетенную из свежесрезанного тростника.

– Не шляпа, ясное дело, но сильно недурственно – ядерная маскировка, – разглядывая свою работу, сказал Трехручка. – Теперь сырица жвал не подточит, какой ужас на твоей макушке творится.