laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

— Конечно, — произнес Малфой после еще одной короткой заминки; его тон снова стал ровным и вежливым. — И вам также не хворать. Передайте, пожалуйста, Северусу, чтобы он... прислал мне записку, когда поправится.

Хлопок перемещения, мазнувший по лицу порыв сухого ветра — и Лили поняла, что он исчез.

А через секунду ее сплющило знакомое давление аппарации — миссис Снейп перенесла их сквозь пространство и время, с Грейнторп-Аллей — в больницу Святого Мунго.

* * *

Она очнулась — словно тонула и вдруг вынырнула на поверхность; задыхаясь, молотила руками по воздуху и пыталась доказать телу, что тут нет никакой воды — здесь тепло, сухо и полумрак в комнате, но тело не слушалось, сердце бешено стучало, словно пыталось прорваться сквозь грудную клетку...

— Тс-с-с... — сказал знакомый голос, чудесно, благословенно знакомый голос, и она потянулась к его источнику и нашла то, что ей было нужно: чья-то рука в ее руке; ее бережно поглаживали — по пальцам, по запястью; она стиснула чужую ладонь... — Тише, все в порядке, ты в безопасности.

— Знаю, — сказала Лили шепотом и схватила эту замечательную руку за предплечье; потянула ее к себе, пытаясь заполучить все тело — такое теплое, прекрасное, родное и уютное. — Ты здесь — я знаю...

Она умудрилась затащить это тело к себе на кровать и крепко его обняла, чтобы оно никуда не делось. Кто это такой, вспомнить никак не удавалось, но это было неважно — она точно знала, что рядом с ней именно тот, кто ей нужен; кто ей необходим. Лили положила голову ему на грудь — передвинулась, чтобы слышать приглушенный стук сердца... и только тогда наконец начала расслабляться. Ужас потихоньку растворялся — и лихорадочное облегчение тоже — постепенно превращаясь в умиротворенный покой...

Она не знала, сколько так пролежала. Похоже, что долго, если только она не уснула снова. Сознание постепенно прояснялось; возможно, что в себя ее привело биение чужого сердца под ухом — оно часто стучало, колотилось, как у колибри. Зажмурившись, Лили лежала и прислушивалась, собирая в единую картину этот перестук и чужое неровное дыхание над головой, мягко ерошащее волосы, а потом чуть-чуть приоткрыла глаза и увидела темный халат, скудно освещенную комнату, похоже, что в какой-то больнице, и мрак за окошком — зимой отчего-то всегда кажется темнее...

А затем — внезапно, как вскрик — она осознала, где именно находится: на больничной кровати, и при этом практически улеглась на Северуса.

Лили рванулась вверх, словно ужаленная каким-то заклинанием, и уставилась на свою "подушку". Вероятно, глаза ее были комично круглыми — ее глаза, но не его; он смотрел на нее так, словно все это было в порядке вещей, и никто не вытворял ничего странного... но она-то помнила, как колотилось его сердце.

— Привет, — сказала она — это прозвучало слишком бодро и неловко. Им что, обязательно было делать койки такими узкими? Она прижималась к Северусу бедром, да вдобавок еще и закинула на него левую ногу — голую, поскольку какой-то извращенец переодел Лили в больничный халат, и какое же счастье, что в Мунго на больничной одежде завязки были сбоку... Даже сейчас, когда она приподнялась, опираясь на локоть, то все равно продолжала нависать над Северусом, задевая его плечо волосами — но если бы откатилась в сторону, то тут же свалилась бы на пол.

— Похоже, тебе стало лучше, — произнес Сев — так, словно и не существовало никакого бедрами-прижиманья, ногами-обниманья и волос-на-плече-лежанья. От благодарности ей захотелось его расцеловать, но по причинам вполне очевидным она воздержалась.

Не уронив никого из них на пол, он каким-то чудом из-под нее выскользнул — несмотря на ту ужасную, неудобную позу, в которой они оказались — и опустился на стул у кровати. На Северусе был темно-зеленый халат, накинутый поверх больничной одежды цвета шалфея — не лаймового... да что в этом дурацком месте с колористикой? Как только Лили доберется до дома — тут же повыбрасывает все зеленое, что найдется в ее гардеробе.

— Тебе лучше? — спросил Сев, словно ждал от нее подтверждения, и поплотнее запахнулся в халат — возможно, переживал, не получив ответа... Но она чувствовала себя превосходно, только очень уж глупо.

— Да, я чувствую себя хорошо, — отозвалась она, стараясь улечься на кровати по-нормальному и водворить голую ногу на ее законное место под больничное одеяние. — Они объяснили, что со мной стряслось?

— До конца они не уверены, — по голосу было очень заметно, что именно он думает об интеллекте мунговского персонала, а интонации весьма смахивали на материнские. — Они считают — это последствия наложенного тобой проклятия.