laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

— Выбирай кого угодно, — сказала тогда мать, — но только не магглу. — Вряд ли это имеет значение, — отвечал он, проглотив и болезненную досаду, и пришедшую в голову колкость, — с моим-то происхождением, матушка. — Происхождение здесь ни при чем. Только счастье, — сказала мать, устремив на него бесконечно далекий взгляд. — Брак, основанный на неравенстве супругов, с самого начала обречен, Северус. А магглы нам равны никогда не будут. Мы можем так думать, можем этого желать — можем даже поверить в это всем сердцем — но в конце концов всегда окажется, что у нас есть сила, а у них ее нет. Когда вас разделяет эта безжалостная правда — семью построить невозможно.

Встреться отец с Петуньей — они наверняка сплотились бы в дружном порыве тоскливой горечи. Плакала ли она, когда хоронили Лили? Или же взирала на церемонию отрешенно и без слез — точь-в-точь как он сам на похороны отца, оба раза — и прошлый, и нынешний? Да и приглашали ли туда Петунью? А если да, то пошла ли она?

Он сам не пошел. Забавно — где любовь и где отвращение, а результат все равно один.

Но все было кончено; отец мертв, и неважно, что такое на самом деле это их перемещение во времени — его и Лили... то, что в прошлом, все равно уже не исправить. Если бы отца тоже забросило на двадцать лет назад, он смог бы сделать вазэктомию и не беспокоиться, что у него когда-нибудь появится сын — такая же опасная мерзость, как и его мать.

Северус двадцать лет не видел этого жалкого, ничтожного брюзгу. И не разговаривал с ним. Все кончено. Как бы ему ни хотелось обратного — все кончено.

Он сказал отрывисто:

— У тебя зубы стучат. Жди здесь — сейчас я отведу тебя домой.

— Сев... — Лили потянулась к его руке, но он отступил назад, притворившись, что не заметил. Помона как-то раз сказала, что, когда дело доходит до проявления эмоций, он немногим отличается от контуженого четырнадцатилетнего мальчишки. "Отвали", — огрызнулся Северус, отдавая себе отчет, что тем самым только подтверждает ее правоту.

Он подошел к матери — та стояла на краю могилы; рабочие засыпали гроб землей. Она обняла себя руками за талию — только голые руки, без перчаток; ее вуаль была откинута с лица, а взгляд казался таким невозмутимым, словно внизу текла река, и она смотрела на бегущую воду.

— Они засыпают цветы землей, — заслышав шаги сына, произнесла она столь же бесстрастно. — Зря. Пустая трата.

Голос ее осекся; в паузу вклинился шелест ветра.

— Его жизнь тоже прошла впустую, — тихо промолвила мать. На могилу она не смотрела — взгляд ее был устремлен куда-то вдаль, на кладбище — на заиндевевшую траву и шеренги разномастных надгробий. Северус не знал, что ей на это ответить.

— Так не должно было быть, — произнесла мать. — И им следовало достать оттуда цветы.

— Тепличные цветы не пахнут, — сказал он, сам не зная, какая тут связь с чем бы то ни было. Возможно, ему стоило промолчать.

— Правда? Как странно. Зачем их тогда выращивают? Если ты наколдовал цветок, и он не пахнет — значит, ты в чем-то ошибся.

А затем мать снова взяла его под руку — уже во второй раз за эту долгую неделю — и, повернувшись, начала спускаться по склону холма.

— Когда я умру, Северус, — ее голос казался таким же отрешенным, как и взор, — не надо хоронить меня в земле. Вечность взаперти в могиле — такая жалкая участь.

— Так решила Лоррейн? — спросил он и махнул рукой, подзывая Лили. Та храбро приблизилась, прямо-таки излучая решимость — видимо, с матерью они и впрямь не поладили. Ему стало грустно — где-то там, где вдали от безопасности окклюменции таились эмоции, — что мать с ней так поступила.

— Да. Хотя он и сам бы этого хотел. По-моему — лучше стать пеплом, который развеют по ветру.

За весь оставшийся день она не проронила больше ни слова. Северус проводил Лили домой, — она поцеловала его в щеку перед тем, как свернуть на ведущую к дому дорожку, — и вернулся на Спиннерс-Энд. Мать обнаружилась в комнате отца — безмолвно и недвижно сидела в старом неудобном кресле и смотрела в маленькое окошко на ленту реки, которая утекала за горизонт и исчезала за склоном холма.

30 декабря 1976 года

На вокзал Кингс-Кросс поезд прибыл уже в темноте.

Перед первым сентября Лили всегда добиралась до Лондона не на поезде, а на машине, вместе с родителями и сестрой. Поскольку путь был неблизкий, Эвансы обычно приезжали в последний день августа и оставались в городе на ночь. Порой Лили стонала, как это неудобно — путешествовать через полстраны (особенно в обществе Петуньи) только для того, чтобы сесть на школьный поезд и проследовать назад, через все родное графство и дальше в Шотландию. Почему нельзя сразу доехать до Хогсмида на машине? Это вдвое сократило бы дорогу. Когда она стала взрослой, то поняла: глупо было даже думать о том, чтобы по улицам Хогсмида разъезжали сотни магглов на автомобилях. Но все равно иногда жалела, что не живет южнее. Особенно потому, что Петунья всегда превращала эти два дня в сущий кошмар.