laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

— Да уж, мисс Эванс! Извольте объясниться! И начните с того факта, что все студенты сейчас должны быть на занятиях, а не устраивать баталии в ванной старост — где, кстати, трем из четырех присутствующих находиться вообще не положено!..

Она глядела на них еще не совсем сурово, но и на доброжелательность это тоже не тянуло. Лили отчаянно нуждалась в какой-нибудь убедительной лжи, чтобы объяснить весь этот бардак, но винтики в голове упорно не желали крутиться — зато в кои-то веки проснулся инстинкт самосохранения и умудрился подсунуть единственно возможное решение.

— Северус ранен! — выпалила она.

Макгонагалл уже успела проверить состояние Джеймса, который лежал к ней ближе, и теперь как раз склонилась над Сириусом, но от такой новости немедленно выпрямилась и внимательнее взглянула на Сева... и хлопнула глазами — потому что он выглядел так, словно угодил не под режущее заклятье, а как минимум под лавину в Альпах.

— Ровена милосердная, — она смотрела на него во все глаза. — Немедленно ступайте к мадам Помфри, мистер Снейп. Вам давно следовало это сделать, если вы страдаете от того же недуга, которым переболела мисс Эванс.

Лили моргнула. От того же недуга — имелось в виду проклятие?.. У нее отлегло от сердца — если преподаватели в это поверят, то не придется ничего объяснять про темную магию, и тогда...

— Мисс Эванс, проводите мистера Снейпа в больничное крыло, — распорядилась Макгонагалл; судя и по интонации, и по выражению ее лица, возражений она бы не потерпела. — Я займусь мистером Поттером и мистером Блэком.

Северус молча устремился к выходу из ванной. Лили протараторила напоследок что-то вроде: "Извините, большое спасибо", — и бросилась за ним следом.

— Ты же сейчас в лазарет, да? — спросила она, когда наконец-то его догнала — и вынужденно ускорила шаг, чтобы не отстать снова. Какого черта, когда это он научился так быстро ходить? Он и росту-то не такого высокого...

— Ты не умеешь залечивать мелкие порезы? — не оборачиваясь, спросил Северус. — Если нет, то я и сам справлюсь.

— Я-то умею, но разве его не нужно продезинфицировать?

— Поскольку кожа рассечена заклинанием, бактериальное заражение маловероятно.

— Но...

— Помфри будет задавать вопросы, — отрезал он.

— А если ты так и не объявишься в больничном крыле — думаешь, их ни у кого не возникнет? Что, если Макгонагалл...

— Сомневаюсь, что ей есть до этого дело, — бросил он через плечо, все так же поспешно и размашисто шагая вперед.

— Но...

— И, надеюсь, ты простишь мне мое нежелание разбираться с очередной трахомундией, уготованной мне Блэком и Поттером.

У Лили на душе заскребли кошки.

— Но их карта — раз они нашли тебя в ванной старост, то и в башне, наверное, смогут?..

— Нет. Я принял меры, — его голос изменился — теперь он прямо-таки сочился ядом.

— Сев, — она схватила его за руку, чтобы заставить остановиться — по инерции пробежала за ним несколько шагов, и лишь тогда он все же притормозил. Поднял на нее глаза — они казались холодными, далекими и бездонными. Будто смотришь на арктическое море из космоса.

— Как же я это все ненавижу, — сказала Лили — сердце бухало в груди, грохотом отдавалось в ушах. — Просто до чертиков. Ты же это знаешь, да?

Северус ответил не сразу. Сначала посмотрел на нее — под этим взглядом ей захотелось съежиться — и только потом бесстрастно произнес:

— Не знал. Но непременно приму к сведению.

И с этими словами он высвободил руку из ее пальцев и пошел дальше, а она осталась одна, потому что так и не решилась последовать за ним.

* * *

Ремус вконец издергался. Будто все это время просидел на иголках.

Нет, "на иголках" звучало слишком легко и непринужденно. А в его состоянии не было ни легкости, ни непринужденности. Скорее оно называлось "мучительным". Или даже "душераздирающим".

Как-то раз, когда он переживал жесточайшую душевную бурю, отец спросил его, отчего он бродит такой пришибленный — будто из-за угла мешком прибитый. Вообще-то Ремус плохо разбирался в мешках и их влиянии на организм отдельно взятых личностей, но где-то в перерыве между занятиями, когда он увидел свое отражение в зеркале мужского туалета, то невольно подумал: если бы эти ребята проводили собрание, то меня бы там встретили как родного.

Отчасти в его подавленном настроении была виновата книга. Та самая, которую он недавно вытащил с библиотечной полки — и расчихался, когда в воздух поднялось облако пыли — и которая называлась "О кудесниках-перевертниках в лета давния и нынешния". Прямо-таки образцовый мучительный текст, особенно тот его раздел, что "О суде и каре" — Ремус даже застонал, когда обнаружил там следующий абзац: