Владимир Белобров - Арап Петра Великого два

облаву учинить, а Ганнибала в колодки и пытать нещадно!

-- Ах ты гадина! -- Охнул Ганнибал. -- Это я-то вор?! Это я-то у мово

государя казну спер? -- Он набросился на Меншикова, и, повалив на пол, стал

тузить кулаками. -- Получай, гундосый! Давно ты уже напрашиваешься!

Ушаков со товарищи с трудом растащили их по углам.

-- Ну что, Алексашка, допрыгался? -- сказал царь. -- Не будешь впредь людей

оговаривать, не разобравшись.

По этому делу было учинено следствие, которое, правду сказать, так ничем и

не закончилось. Никакого ефиопа во дворце, обаружено не было. Да и носок

князя-кесаря бесследно пропал. В дверь государственной казны врезали новый

замок.

ЭПИЛОГ

Прошло еще два года.

Однажды секретной почтой в Петербург пришло шифрованное письмо из Америки

от Занзибала. Письмо это, однако, по русской безалаберности было

доставлено не по адресу. Оно долго гуляло по рукам и попало наконец к

князю Меншикову. Меншиков расшифровал его. В письме говорилось вот что:

"Здравствуй, государь Петр Алексеевич.

Пишет тебе из далекой Америки твой верный слуга Занзибал Петрович Пушкин.

С Божией помощью добрался я до Америки. Доехали благополучно, ежели не

считать, что в Ледовитом океане пятеро матросов заболели северным сиянием

и покидались в беспамятстве за борт. В остальном же обошлось без

приключениев. Зело согревала меня в дороге енотова шуба с твово плеча. На

полпути вышли запасы солонины, по сему занялись временно промыслом морских

котиков и питались остатний путь морской кошатиной, нешто морские бродяги.

А когда огибали берег Ипонский, то пальнули по нам ипонцы с пушки и

разнесли ядром грот-мачту, которая на палубу опрокинувшись, придавила

собою мичмана Ерохина Федора, Данилова сына, кой застрадал через енто

расстройством в желудке и семь ден пил горькую для восстановления

хфункции. Опасались, что сей Ерохин от удара об грот-мачту будет

конуженным, аки покойный инвалид Зверюгин, и маршировать по палубе зачнет

беспрестанно. Но обошлось, слава Богу. А ипонцам энтим мы в ответ с

мортиры навесили так, что снаряд улетел вглубь Ипонии и, наверняка,

наделал там нарушениев премного, во славу русского оружия. Чего в точности

порушено было не ведаем, поелику пушка зело изрядная и палит далече, с

корабля не видать. Посему выходит, что с честию из баталии мы вышли, и

потерь у нас токмо грот-мачта единая, а у ипонских басурман -- не в пример

нам хуже, и неизвестно чего и сколько.

А ишо во время путешествия матрос Бричкин рассказывал премного историй

всяких. Быдто плавая по средиземным морям, встречал он зверья всякого,

навроде морского монаха и морского салдорефа. А ишо всякой другой дичи

поменьше. Дак я ентому Бричкину не поверил, а принял его брехню за

невежественные фантазмы, и послал его драить палубу для вразумления. А сам

тую же ночью с помощником капитана Хариным уселся ужинать в трюме, как был

в ту пору праздник святого Петра. Отужинав преотлично, полезли мы с

Хариным на палубу, дабы нужду за .борт справить, и, вылезя наконец наверх,

заметили в воде морского черта. Глаза у того черта светились, аки факелы,

а хвост имел рыбий, навроде русалки, а в руке рогатину прижимал. Мы с

Хариным так на палубу и повалились от бесчувствия, а как маленько

очухались, так занесли энтот курьез в судовой журнал.

Так и проплыли мы без особых происшествиев до самой Америки. И токмо,

когда Харин землю впереди завидел, то выпал от удовольствия с капитанского

мостика и поломал ребра.

Попрощавшись с земляками, пошел я вглубь континента. А корабль с командою

обратно отплыл.

Шел я безостановочно восемь ден, питался на ходу и только, инда редко, на

дерево евкалипт поспать залазил. А как я на дереве отсыпался, то внизу в

то время ходили хищные твари, навроде львы и аблизьяны, токмо другие. На

девятый же день повстречался мне первый американец в штанах из перьев.

Кинул он первым делом в меня топор, да не попал. А его с ног кистенем сшиб

и кулаками отметелил до бесчувствия. А сам дале пошел. Пробовал так же

копать ихнюю землю и золото в яме искал. Вырыл окоп в земле глубиною

сажени в полторы -- золота нету. Шел ишо пять ден и набрел на американскую

деревню. Домов из дерева они тута не строят, а живут, аки турки, в

палатках из говяжих шкур. А по-аглицки не разумеют. Смекаю, сбрехали тебе,

государь, что тута по аглицки говорят. Получается, тщетно меня Белецкая