Джеймс Черный - Между мгновениями

"И мне, и мне ещё кусочек безмятежной сытой жизни!"

"Готов я подавиться костью при дележе добычи."

"Не мне ли партия моя навеяла так много чувства аппетита."

И я туда же: с паркером в зубах карабкаюсь по усам рыбины к Казимиру и тяну к нему умытую слезами бумажку, наверное прошение о лучшей доле или истерику - молитву моих претензий на калачный рейтинг. Да кто же пустит? Ведь локти стиснуты, как челюсти акулы. И я сваливаюсь под ноги толпы и от боли просыпаюсь. А, может, просыпаюсь с болью? Зачем меня разбудили? Боль утерянного в беспомощной памяти сна. Паскудная явь. Кто же они, те, кто вечно будят континенты, броненосцы, жажду мести и глумление справедливостью? Кто они, любящие меня больше, чем я сам себя ненавижу? Кто они, звонящие в колокола? Множество всех народов, воюющих против Ариила?* За что ты так провинился, Иерусалим? Город, где страх становится сном, а сон страхом, где трагедии разыгрываются, как опереточная фальшь, где Бог уж не приемлет жертвы.

Спросонок я пытался наткнуться глазами на какие-нибудь светящиеся часы. Полседьмого. Казимир будет на автостанции минут через двадцать. Утренняя сигарета натощак хуже похмелья. Машина увешана гроздьями ночной росы и от холода дрожит, но не заводится, и греть её надо, как женщину. Из-за Ар Гило* выкатилось солнце. Оно ударило по каплям росы и зажгло в каждой из них огонь. Одна из капель - моя душа и я, как эта капля, или усохну или скачусь в

безвестность. Не дождётесь! Сейчас я махну дворником и вольюсь в общий

ручей озабоченных психозом выживания. Сосед, оле* из Франции, открыл окно

________________

Ариил - "И как сон, как ночное сновидение, будет множество всех народов, воюющих против Ариила". Исайя 29:7. Ариил - одно из семидесяти названий Иерусалима. Прав, ох как прав был Исайя. На то он и пророк. Нам жителям Иерусалима и сегодня кажется, что весь мир против нас.

Ар-Гило - Ар - гора (ивр. транск.). Гило - район Иерусалима.

оле - репатриант в Израиль. Отсюда же - алия (ивр. транск.; букв. "восхождение") - в Эрец-Исраэль на постоянное место жительства.

и рванул аккордеон. Он приучал детей Руана к музыке, здоровому телу и

утерянной Неродине. Хитроумный город выкатывался на тропу войны за клочок амбиций серого, как мозги, асфальта. Подлые светофоры с ловкостью

тореадора упирались красным цветом в рога моего нетерпения. Наконец, где-то в отрогах улицы Бен-Цви* я припарковался на пятачке ещё не обменянной на мир земли рядом с полицейской машиной.

Казимира на автостанции я отыскал не сразу. Маска хитрого еврея закрывала лицо российского гостя. Казимир метался в суете толпы и щелкал затвором. Я с опаской подошел к нему.

- Здорово, Черный, иль не узнал? Ребята в автобусе подарили мне на Пурим карнавальный костюм скрипача на крыше. Я снимал на всех крышах мира, а теперь буду играть на них.

- Что ты мелешь? Пурим закончился вчера. И зачем тебе такой горбатый нос?

- Хочу примерить на себя еврейское лицо.

- А где же рыба? - я попытался вырвать Казимира из непредсказуемой действительности.

- Какая рыба? - растерянно удивился на меня синеглазым объективом Казимир.

- Под финикийским парусом на бутылке "Монраше".

- Нам, Джимми, теперь не до рыбы. Скажи-ка лучше, как ты относишься к пекинской утке?

- Не с неё ли едят одну кожу?

- Вот, вот. От этой всей истории кожа да кости и остались, а потрошки висят по клюквенным кустам.

Казимира передёрнуло. Я вспомнил, как точно так же он дёргался в школе, когда нам меж лопаток всаживали дифтерийный укол.

- Ты был прав, Джимми. Переехало меня колесо.

- Давай, давай, поехали ко мне. Выпьем, и ты мне всё расскажешь.

Постукивая, потряхивая, подталкивая, согревая глазами, друг друга, мы подошли к машине. Полицейский всё ещё топтался рядом и как будто нас ждал. Глаза у него нервничали. Да полицейский ли это? На голове танковый шлем, в руке газета, наверное, забрало слежки. Неужели попались? Казимир привёз за собой хвост? Да нет же, хоть и дёргается служивый, похоже, он хочет указать моей машине на её недостойное место. А может штативы и кофры Казимира вызвали в нём цеховую солидарность: вместе обживали горячие точки, и рвение сменилось отеческой заботой:

- Пурим закончился, а Ид-аль-кабир* начался, так что, ребята, не лезьте в Восточный Иерусалим.

- Что он говорит? - спросил меня Казимир.

- Он говорит, что если ты сейчас не расколешься, то нас повяжут.

- Шутка от Шурика?

- Жутко от ШАБАКа.*

Казимир заволновался:

- Исайю ищут. Он всё ещё в обойме. Ты мне скажи, средь ваших полицейских есть русские шпионы?