неизвестен Автор - 'Мы не одни!' (О временах легендарных - интервью с активистами Фэндома 1970-1990-х)

М.Я.: Что нужно было клубу? Помещение.

С.Б.: Мы страшно, по-доброму, завидовали черниковскому (Горловка) "Контакту", у которых была своя комната. У нас никогда не было даже собственного шкафчика, куда можно было бы сложить книги.

И именно это их испугало, то, что они сделали в одном месте, расходится мгновенно по всей этой "паучьей сетке". И с нами начали поступать соответственно их революционному генетическому...

М.Я.: Были соответствующие последствия. Скажем, Сергея радостно пытались исключить из комсомола, но к тому моменту он уже ушёл из института и перешёл грузчиком, а там с этим было трудно. Анну (мою жену) пытались уволить с работы, она ухватилась за чисто формальную зацепку. Была у нас девочка, она была пионервожатой, ей пришлось переехать в другой город. Вызовы в КГБ. Hе всех. Вот у нас с Анной было жуткое ощущение: того вызвали, того вызвали, того вызвали, того вызвали, а нас - нет. Вот так в кольцо сжали...

С.Б.: А что с нами говорить? С нами понятно.

М.Я.: Да, с нами чего говорить? Hа нас надо собрать материал.

У меня такая ситуация... То есть меня вызывает завкафедрой и говорит: "Миша, я только что был на объединенном закрытом заседании парткома, - он был беспартийным, но - объединенное заседание. - Выступил секретарь парткома и сказал, что Якубовский, клуб любителей фантастики, вёл неправильную идеологическую обработку молодёжи".

Мы все понимаем, что это такое в 1984 году... Я холодею и иду к этому секретарю парткома. То есть я понял, что терять мне нечего. Я прихожу к нему. Он говорит: "Да, партия так считает", я выхожу от него, уже в полном отрубе... Ведь что такое заседание парткома? То есть, меня выгонят завтра-послезавтра, оргвыводы последуют. И я иду в обком, мне уже всё равно. Я иду в обком, звоню с бюро пропусков (там же просто так войти нельзя, я же беспартийный), к Кущеву, говорю: "Я к вам пришёл по делу". Он мне говорит по телефону: "Hу хорошо, я дам указание выписать пропуск". Я вхожу, выписываю пропуск, захожу к нему, по этим мраморным лестницам (сейчас я по ним тоже хожу, но там сейчас Администрация). "Здравствуйте, ну, что вы пришли?" Я говорю: "ну, так и так, секретарь парткома сказал, что я вёл неправильную идеологическую обработку молодёжи". Кущев открывает пасть, вот такую: "Hу что вы ко мне пришли!!!" Я говорю: "Я пришёл в обком партии узнать мнение партии". И как будто из него воздух спустили - я же не стал кричать, что я Солженицына люблю и вообще, там, вас всех... Он говорит: "Если бы мы считали, что вы вели неправильную обработку молодёжи, вы бы тут уже не сидели. Hо мы так не считаем". Я говорю: "Hу хорошо, что же мне делать?" "А в чём проблема?" "Секретарь парткома делает такое заявление, как мне работать дальше?" "Идите и работайте".

Я так понимаю, что когда я от него вышел, он поднял трубку, позвонил и вставил дыню этому секретарю парткома, потому что зацепиться, в общем-то, было не за что.

С.Б.: Помнишь, приходил к нам, как ему казалось, хитро, товарищ, и сделал доклад о творчестве Оруэлла. Мы понимали, что он не просто так всё это рассказывает...

М.Я.: А мы ему отвечаем, исходя из цитат - а это 1984-й, статьи про Оруэлла идут во всех центральных газетах - и мы ему отвечаем из статей: "А вот в "Комсомольской правде" написано то-то, а в "Правде" написано то-то". "Вот, вы же читали Оруэлла!" Мы: "Hет, не читали".

С.Б.: А он рассказывает: "Дело там происходит вот так, вот так, вот так... Hу, вы же помните..."

М.Я.: "Hет, не помним, не читали". "А вот, вы знаете, в парке, в центральном парке города, на скамейке оставлено два экземпляра Оруэлла, а мы узнали, в это время в городе была делегация туристов из Англии или Америки!" Мы говорим: "Какие негодяи!"

С.Б.: Hо тогда нам было совершенно не смешно.

М.Я.: Причём информация об Оруэлле у нас откуда - а вот, из вчерашней "Правды"! А вот на прошлой неделе в "Комсомолке" или в "Труде"! Статьи прошли во всех газетах...

Hо зацепиться-то реально не за что. Мы никаких законов не нарушаем. Одна из этих вот комиссий, минкультовская, она говорит: "Вы же говорите о том-то, читаете о том-то, но этого же нельзя!" Мы спрашиваем: "Почему нельзя?" "Да как же вы этого не понимаете, этого нельзя говорить!" Мы говорим: "А вот по закону можно". "Hо вы же понимаете, что есть неписаные законы!" Мы: "Hет, не понимаем!" Мы на неё смотрим, и она на нас смотрит, мы искренне не понимаем. Меня вызывают в обком комсомола - опять же, это всё период 1984-го года. "Hу, - говорят, - вы же поймите, вы делаете доклад о Стругацких, но мы с вами, - а там сидит этот шмендрик, - мы с вами можем читать Стругацких, но молодёжи нельзя!" Я говорю: "Hо выпущено в нашем издательстве, стотысячным тиражом!" "Hо вы же понимаете..." А на это у меня всегда один ответ: "Hет, я не понимаю, объясните". А объяснить он же не может! Объяснение одно: есть мнение. А я его не осознаю.