Дмитрий Лаптев - Судьба пионера в СССР

И Терентий Прокофьевич заломил.

- Ты что! - побледнел клиент. - Душу вынуть хочешь!

Учитель задрожал, но не отступил.

- Ну давай хоть по пять пятьдесят!

- Не...

- Идиот! Пять пятьдесят пять!

Сошлись на пять шестьдесят три. Учитель нырнул в сарай и моментально вернулся с газетным свертком, в котором угадывалось нечто мягкое и шершавое.

- Осторожней, - шепнул химик.

- Знаем, знаем. Сам бы поберегся. А то будешь жадничать так кто-нибудь обидится, да в менты... А там разговор короткий.

- А че! - крикнул вдогонку Терентий Прокофьевич - Я ниче не делаю!

"Четыре дозы по пять шестьдесят три, - подсчитывал Вожатый, возвращаясь в лагерь, - равно двадцать два рубля пятьдесят две копейки. Должно остаться рубль восемьдесят восемь. Так, пересчитаем... все верно! Отдать пацану сигареты и - ..."

Вожатый аж замяукал в предвкушении дозы.

Петька радостно схватил пачку и коробку спичек, не поблагодарил и заметил:

- Че так долго шлялся...

- Петь, только ты быстро не кури! Капля никотина... сам знаешь... И не давай никому. И не говори.

Петька рассмеялся неприятным скрипучим голосом:

- Чтобы я кому-то чего-то! За просто так! Не, ты все-таки мудак конченый!

Вечером Вожатый отсутствовал на линейке. Ничего не соображая, весь грязный и липкий (он наложил в штаны - это случается со всеми, кто употребляет Z, не прочистив предварительно клизмой кишечник) валялся он в луже позади лагерного тира - место исключительно проверенное и безопасное. Его правая рука яростно скребла воздух, зрачки безумно вращались, рот шипел грязные ругательства.

В мозгах Вожатого кружились прекрасные видения...

В это же самое время, буквально в пятидесяти метрах отсюда, в кустах боярышника сидел Петька и с силой дул в фильтр зажженной сигареты, извергая при этом столб грязно-серого дыма такой высоты, что окажись кто рядом... но все были на линейке и Петьку на сей раз пронесло.

Через два дня пионер сам подошел к Вожатому.

- У меня остались только две сигареты!

"А у меня только одна доза", - сосчитал Вожатый. Он сидел в служебной комнате и подсчитывал процент проведенных за неделю культурно-оздоровительных мероприятий от плана.

- Петь, так же сделаем?

- Ага. Только я хочу две пачки.

"Я тоже хочу", - решил Вожатый: "Это будет стоить... щас-щас... Вот. Пятьдесят восемь рублев. Или рубелей. Смотри кому как больше нравится."

- Рубелей. Пятьдесят восемь. Ага. Пошли звонить?

- Погоди, Петь. Давай я тебе цифру на ладони нарисую, чтобы ты не забыл. Во! А теперь пойдем.

Гаврилову Вожатый отдал рубль, тот самый из остатка за прошлые дозы. Петька звонил долго.

- Он говорит, а зачем тебе, - высунул наконец он свою морду из комнаты.

Вожатый похолодел.

- Кому, мне?

- Да не! Он у меня спрашивает, зачем мне рубели.

- Скажи это... Конфеты! Нет, блядь... Мороженое! Что-же, что-же, что-же... А! Взятка! - сообразил Вожатый. - Скажи, что тебе надо дать взятку! Твой папа поймет! Иди!

Петька поговорил еще с минуту, затем вышел.

- Папа меня похвалил и обещал прислать семьдесят!

От такой удачи Вожатому захотелось воспарить кречетом и огласить окрестности торжественным воем!

- Я дам тебе три пачки, Петька! - провозгласил он. У него еще оставались восемьдесят восемь копеек. "Черт с ними, хорошие отношения тоже не помешают. Только надо еще клизму купить, надоело ходить обосраным... уже пионеры смеются."

Операция снова удалась: Вожатый приобрел двенадцать доз (по пять шестьдесят пять), а также клизму; Петька получил свои три пачки и две коробки спичек, которые тут-же спрятал в щель под кроватью соседа.

От свалившихся за последние дни удач Вожатый охренел совершенно: он употреблял уже по две дозы в день, забросил служебные обязанности; вот только говном от него больше не пахло, а пахло той самой вонючей никогда не высыхающей лужей прямо за тиром, где часами валялся теперь воспитатель советской пионерии, шипя и царапая пустоту отросшими за недели ногтями. В конце концов его вызвали к директору лагеря. В кабинете директор был не один, а в компании с главврачом.

- Вы это, чего... - начал Вожатый.

Директор взглянул на вонючее небритое чудовище с мутными глазами, затем вопросительно посмотрел на докторшу. Та еле заметно кивнула.

- Понятно, - сказал директор. Бывший военный, он был человеком добрым и справедливым; его любили как дети, так и персонал. - Ублюдок! Наркоман! Пидарас! Вон отсюда! Вон из лагеря! Заявление на стол, мразь, сука, блядь, сионист, антисоветчик!