На берегах - Меркулов Олег - На двух берегах

Конечно, эти грузовики были удобны для перевозки солдат: в них было тепло, в них даже горела печечка, потому что из трубы на крыше шел дым. Но выскакивать из такого грузовика немцы могли лишь только из двери, распахнув ее, прыгая сзади грузовика, и в этот-то момент по ним трудно было промахнуться, потому что если пуля не успевала попасть в прыгнувшего, то попадала в тех, кто был за ним.

Ветер кружил довольно густой снег, и Андрей, сближаясь, держась на таком расстоянии, что немцы не различали его в этой снежной двигающейся пелене, несколько раз сменив позицию, стрелял из разных точек по вспыхивающим из-под машин очередям автоматов тех немцев, которые все-таки успели спрыгнуть. Он ушел, когда решил, что смысла вести бой дальше нет, потому что наверняка он уже стрелять не мог, а надо было беречь патроны.

Вообще с патронами у него было худо. Он искал их в разбитых нашими самолетами немецких машинах, которые изредка попадались ему на дорогах. Выйдя на такую машину, он обшаривал ее самым тщательным образом, рассчитывая, что под бомбежкой кто-то рассыплет или обронит патроны, и он почти всегда сколько-то находил - или несколько штук, или пачку. Однажды он нашел коробку к пулемету с набитой лентой. Этот день у него был как праздник - он повыдергивал патроны из гнезд, а черную, звенящую стальную ленту закинул в овраг.

Он мечтал, что когда-нибудь ему попадется целый ящик патронов, отброшенный при бомбежке взрывной волной подальше, так, что немцы его не заметили. Тогда бы он уволок этот ящик в лес, сделал бы тайники в разных местах с тем, чтобы по мере надобности приходить к ним и запасаться. Он зрительно даже видел этот ящик - зеленый, с черными уголками, с металлическими ручками, с петлями, пристегивающими крышку, под которой в цинках, в промасленных пачках лежали сотни, сотни патронов.

Он, конечно, рисковал, собирая такие - то ли брошенные, то ли забытые патроны. Он знал, что немцы, борясь с партизанами, у которых было много немецкого оружия, подбрасывали партизанам специальные патроны. Эти патроны были начинены какой-то взрывчаткой, при выстреле она рвала винтовку или пулемет и калечила или убивала того, кто стрелял. Поэтому Андрей, забравшись в глушь, привязывал винтовку к дереву, заряжал ее взятыми на выборку патронами из тех, которые он находил в машинах, и, спрятавшись за другое дерево, дергал за стропу, привязанную к спусковому крючку. Пока у него все обходилось нормально, пока патроны ему попадались обычные, но он бы предпочитал брать их у убитых, из подсумков или ранцев убитых немцев, чтобы быть спокойным. Но такой возможности у него не было, и приходилось довольствоваться тем, что попадалось.

Что же касается патронов к ППШ, так их вообще нельзя было раздобыть у немцев, поэтому оставшиеся полтора диска он берег на крайний случай - на ближний бой, он уже подумывал, что ППШ, видимо, придется бросить, что пора искать способ раздобыть «шмайсссер», чтобы стать на довольствие к немцам насчет патронов к нему.

После дела с «татрами» его перехватили. Он успел уйти на какой-то десяток километров, когда снег перестал падать. Наверное, тот ветер, что поднимал метель, отогнал и тучи куда-то. Был еще день, из-за края туч вышло солнце, оно потом и светило до вечера. Снег под ним слегка подтаивал, но нужен был хороший мороз, чтобы снег превратился в наст. И так вот днем, при солнышке, он жал от «татр», оставляя после себя на свежем снежке многокилометровый личный хвост - лыжню, которую спутать с чьей-то было невозможно: его финские лыжи имели квадратный желобок и оставляли квадратный валик посередине каждого следа, в то время как у наших лыж желобок был полукруглым. Поэтому он смело мог бы к своему следу еще и приписывать палкой на снегу: «Андрей Новгородцев», дату, место рождения.

Ротный, отцепляя сухие, коричневые, узловатые в суставах и, наверное, шершавые, как клешни, пальцы старухи, забормотал растерянно:

- Да что ты, мать! Да что ты! Отставить! Да ты подумай сама…

Все израсходовав, истратив последнюю капельку силы, старуха

сползла, цепляясь за ремень, за брюки, за сапоги ротного, и, как осыпавшись внутри, упала лицом в землю, бормоча:

- Так детки ж там! Невинные… Ну что еврейские? Ну что цыганята… Ну что? А они их туда же! С матерьми да бабками… Да разве же так можно-? Ведь люди же. Рождаются и помирают. Как все… Так нет же, в ров их…

Она закрыла вдруг глаза, сцепила пальцы, захватив в них землю и пересохшую траву и задрожала: