неизвестен Автор: Успение святой Иоланды

В результате все остались довольны. Бывший солдат, так и оставшийся хромым, несмотря на все снадобья Сильвии, и обозная Венера, чьи лучшие годы миновали, обрели желанную тихую пристань. Гонория подтвердила свою репутацию набожной и милосердной особы и обзавелась преданной и усердной служанкой, хоть и не отличавшейся остротой ума; притом, служанка эта официально считалась монахиней, а значит, ей не нужно было платить жалованье; монастырь получил превосходного конюха и кучера, который, казалось, ничем не интересовался, кроме конюшни и каретного сарая.

А Гонория продолжала тихо, но твердо вести свою линию. И как-то незаметно оказалось, что в обители не один, а целых семь еще не старых мужчин - скотник, плотник, пастух, садовник с помощником, органный служитель (с его появлением орган наконец-то зазвучал в полную силу, к радости Беаты и Теодорины), и Антуан, к тому времени уже ставший "своим". "Их семь, по числу смертных грехов!"

- шипели "непримиримые". Однако большинство обитательниц Фонтен-Герира быстро оценило все преимущества нового положения дел.

Разумеется, девам, давших обет целомудрия, не полагается даже издали видеть мужчин. И, будь жив святой Бенедикт, он, чего доброго, отлучил бы Гонорию от церкви. о Бенедикт Бенедиктом, а ведь кто-то все-таки должен чинить целомудренным девам дверирамы-скамейки, вскапывать грядки, колоть дрова, резать свиней... да мало ли для чего в хозяйстве может пригодиться мужчина! А что до греха... у, скажите на милость, какая здравомыслящая монахиня станет грешить с немытой деревенщиной? А если какая и оступится по скудоумию, так ведь грех - не грех, если молва о нем не вышла за ворота обители!

Прочь, непосвященные! (лат)

Кстати, фактически, мужчин в монастыре было не семь, а девять.

Восьмым был священник, отец Клеман, живший в отдельном домике у северной стены, - маленький седенький старичок, полуглухой, полуслепой и наполовину впавший в детство, как утверждали монастырские сплетницы, - а, впрочем, безобидный, как младенец.

Ему частенько случалось сослепу приносить в церковь вместо требника кулинарную книгу, подсунутую озорными белицами, которых посылали убираться в его домике, или по рассеянности служить пасхальную мессу вместо обычной, к удовольствию пансионерок. Он выползал из своей норки только на время службы и не вызывал у своей паствы ни враждебных, ни теплых чувств - в нем видели лишь привычный предмет церковной утвари. И если бы нашлась такая дура и ханжа, которая имела бы глупость причислить это существо к мужскому полу, весь монастырь дружно осмеял бы ее.

Девятый, хоть и не жил в Фонтен-Герире, зато прекрасно знал дорогу не только в обитель, но и в келью настоятельницы. Этот девятый был Гаспар д'Арнуле, монастырский духовник, двадцатитрехлетний красавчик-аббат с ухватками лихого вояки, которого Гонория представила насельницам, как своего племянника. Элементарная логика подсказывала, что отец Гаспар для целомудрия монахинь гораздо опасней, чем семеро работяг, вместе взятые, но кто бы осмелился вслух назвать мужчиной духовного наставника насельниц, да еще и близкого родственника настоятельницы?

"... ет, Антуан, этот солдафон-деревенщина, разумеется, спал, и ничего не видел. о Маргарита... что, если она не так простодушна и глупа, как казалось ее госпоже? Что она могла видеть? И что с ней делать? Прогнать, вместе с ее любовником (а конюх, наверняка, ее любовник)? о, выйдя за монастырские ворота, они не лишатся языков! Попробовать привлечь Маргариту на свою сторону? Да, это будет лучше: поговорить с ней не как госпожа с прислугой, а как женщина с женщиной... видимость доверия... плюс ощутимая сумма..."

- Скажи, Маргарита... ты что-нибудь видела... этой ночью? е во сне, а наяву? апример, меня или Гасп.... господина аббата?

Говори открыто, здесь нас никто не слышит. у же: ты видела нас?

Ты хочешь выдать меня?

- ("е видела ли я ее с Гаспаром? Странно. Еще вчера ей было наплевать, что монашки о ней болтают. Этой ночью? у да, правильно, этой ночью свершилось "Божье чудо"... И если тут ничего не кроется, пускай черт сварит из моей задницы гороховый суп!") Выдать вас, матушка? Да что я, совсем, что ль, дура дубовая? Да и кто же меня станет слушать? - Марго отчаянным усилием воли удерживала на лице маску простушки.

- о все-таки, что ты об этом думаешь? - аббатиса нервно мяла в руках край покрывала. - Что тебе известно? ("Кто станет слушать?

Значит, ей действительно есть, что порассказать!")