Сергей Романов - Нищие

Но Юрайт сдержанно повторил, что утром ему необходимо быть в Комитете солдатских матерей, потому что там его с нетерпением ожидают для дачи показаний по розыску пропавших без вести бойцов.

Он кинул на стол дежурного двадцать тысяч, которые ему сунул около метро тараканья титька, как уже успел окрестить рэкетира Юрайт. * Хватит?

Дежурный презрительно начал пересчитывать пятисотки и тысячные, всем своим видом показывая, что прекрасно знает об их происхождении. Потом небрежно вложил все справки Юрайта в военный билет и презрительно кинул его на стойку: * Свободен, сержант.

...Вообще за год работы нищим Юрайт научился прекрасно разбираться в тех, кто каждый день спешил мимо него на работу, экскурсии или просто так шлялся по городу. Он прекрасно знал, что немецкие туристы никогда не подадут, от англичан ждать милостыни - тоже пустое дело. Итальянцы подают хорошо - они щедрый народ, как и русские. Испанцы тоже хорошо подают. Французы скорее застрелятся, чем потеряют лишний франк, посади на паперть хоть самого Квазимодо. Времена "отверженных" Виктора Гюго канули в Лету. В Западной Европе происходит ожесточение душ. И только русские не теряют своей природной доброты. Даже менты не совсем её утратили, и с ними можно иногда договориться без взяток. Но все-таки и им лучше подкидывать время от времени на хлеб с маслом.

Теперь, сидя в метро на своем законном месте, он вспомнил этот случай, увидев, как прохаживается по вестибюлю его знакомый дежурный блюститель порядка. "Непременно подойдет", - подумал Юрайт и занялся работой.

Он перекрестился и громко, на всю переходную площадку, заканючил так, как когда-то научила его спасительница и благодетельница - предводитель московских нищих госпожа Афинская. * Привет вам, мирные жители, от командира минометного взвода девятого ударного батальона Кантемировской дивизии. Пленный я был, в Чечне почикали меня маненько, но пожалели. Собираю теперь на дорогу домой и лечение...

Юрайт открыто смотрел прохожим в глаза, но так, словно и не собирался вызвать у спешащих москвичей жалость и сострадание. Люди останавливались, прислушивались к его легенде и раскрывали сумочки и портмоне. * ... У богатых не беру, у нищих не прошу, - пел свою песню Юрайт. - Кто даст тому воздастся сторицей. Ты не деньги береги, дядя, сынов береги. И ты, товарищ очкарик переученный. Пусть лучше засудят за дезертирство живого, чем в гроб сырой некрашеный кинут. А я сам кидал всех начальников, как они меня в гробе корявом видели, эти стратеги македонские, завоеватели тридцать седьмой параллели, застрянь она в ихней глотке луженой...Ты не смотри, не пялься, ну чокнутый я, а ты б не чокнулся?

Бумажки достоинством до тысячи рублей в основном бросали в шапку Юрайта женщины, годившиеся ему в матери. Парни его возраста почти все проходили мимо, словно не замечали инвалида. Изредка в шапке появлялись пятерки и десятки. Это были подарки, как правило, от девчонок и молодых женщин, на которых Юрайт, сам недурной лицом, производил особое впечатление. Забредший в метро иностранец, непонимающий русской речи, мог пожертвовать долларом или маркой. Но охотнее всех расставались с крупными суммами заехавшие по своим делам в столицу провинциальные бизнесмены.

Юрайт сглотнул слюну, облизал пересохшие губы, в это время кто-то хлопнул его по плечу. * Здравья желаем командиру взвода минометчиков; он же - жертва таджикских моджахедов; он же - инвалид-лимитчик столичного автозавода; он же... * Привет, Чвох! Опять очень посредственно Жеглова пародируешь и мне работать мешаешь..

При слове "чвох" мужчина в милицейской одежде недовольно поморщился. Юрайт знал, что сержант патрульной службы московского метрополитена Витя Бычков не очень-то любил свою кличку, данную ему нищими и многочисленными продавцами метрополитена. Но терпел, потому как очень любил деньги. А прозвище Чвох как нельзя лучше подходило этому парню в милицейской фуражке и с такими же, как малиновый кант на ней, упитанными щеками. При выяснении отношений с кем-либо из незнакомых обитателей и пассажиров подземки Витек важно надувал свои малиновые щеки и строго спрашивал: "Что, в отделение хочешь?" - сокращенно и выходило "чвох". Если залетный нищий гастролер или чужой лоточник не обращал внимания на вопрос-угрозу и продолжал свое дело стоять, просить, лежать, торговать или ещё какое-либо, по мнению Витька, противоправное действие, то милиционер Бычков, ещё больше насупившись, добавлял пару слов типа "не понял" или "ни фига себе!", затем снова повторял свой обычный вопрос: "Что, в отделение хочешь?" Если и это предупреждение не вызывало никаких действий и эмоций, сержант Чвох становился похожим на снегиря при сорокаградусном морозе, брал "нарушителя" за шиворот, рукав, грудки, ногу, руки, штаны и тащил его в комнату милиции метрополитена. Которую, кстати, все её работники величали "офисом".