Юрий Щекочихин - Рабы ГБ

Даже здесь, в Керчи, через разные службы про меня не забывали, да и теперь, думаю, что помнят..."

Но куда чаще сотрудничество с НИМИ было вызвано вполне житейскими причинами. Как обыкновенный способ выживания в государстве неравных возможностей. "Арманов" из Москвы был завербован в агенты КГБ в конце 50-х годов и пробыл в организации более четверти века. Вот как это произошло.

"Видимо, есть люди, которым на роду написано заниматься подобной деятельностью. Я, несомненно, отношусь к их числу. Что я представлял собой перед вербовкой? Молодой человек (25 лет), русский, по взглядам - западник, знающий три иностранных языка, по убеждениям - молчаливый диссидент, с пяти лет видевший проявления политического террора (37-й год), филателист, работник военного завода с гуманитарным образованием.

Перед вербовкой произошел трагикомический случай. Я вернулся вечером домой, и мама мне говорит: "К тебе приходили из КГБ". Увидев мое испуганное лицо, она засмеялась и сказала: "Я пошутила, это был филателист". Бедная мама, она так и не узнала, что ее шутка была вещей (или зловещей): филателист оказался подполковником..."

По мнению "Арманова", три фактора заставили его дать подписку о сотрудничестве: страх, который внушала эта организация, тем более во время сталинских репрессий пострадало несколько его родственников; боязнь потерять работу - все-таки военный завод; и то, что жена ждала ребенка.

Но с такой же скрупулезностью сейчас, когда, по его словам, он уже вышел из организации, "Арманов" анализирует и те причины, которые заставили его оставаться агентом КГБ четверть века: опять же страх; определенное чувство патриотизма (борьба с происками внешнего врага и т. д.); врожденное чувство дисциплины. И, наконец:

"В политическом плане я был одинок, - пишет он в своей исповеди. - Не верил в партию и с большим неудовольствием состоял в комсомоле, куда меня затащили в 13 лет. Принадлежность к тайной армии странным образом компенсировала мое одиночество. Я стал как бы трехслойным: дисциплинированный конформист снаружи, диссидент внутри и на самом деле агент тайной армии".

А вот еще одна история. И она - о выживании.

"Да, я тоже агент КГБ, но пока полностью раскрываться не собираюсь, как и порывать связи с этой организацией. Почему? Надеюсь, это станет ясно из моей исповеди", - так начал свое письмо офицер Р. Т. с Сахалина. - Моя вербовка была подготовлена всей нашей системой и не состояться не могла".

Р. Т. по национальности еврей. "Мне всегда хотелось, чтобы наша страна была действительно интернациональной, но я постоянно чувствовал: чтобы быть уравненным в правах с неевреем, мне надо было быть как минимум на голову выше его".

Р. Т. с отличием закончил школу. Хотя и с превеликим трудом, но поступил в военное училище. С отличием закончил и его. Закончил - тут все и началось. Несмотря на то, что он, как и все, изучал секретные дисциплины, служить его отправили не по специальности, в непрестижную часть, на самую низшую, какую только можно найти, должность. И хотя он служил хорошо, но именно ему со всего курса задержали присвоение первого после училища звания.

"Всем моим ровесникам присвоили, а мне нет, хотя служил я не хуже, а может быть, лучше многих из новоиспеченных старших лейтенантов.

Дальше - больше. Всяческие обходы по службе. Всевозможные грязные и непристижные работы - пожалуйста, в неограниченном количестве, а повышение по службе - это уж извините. Я видел, как растут мои одногодки, как у них на погонах прибавляются звездочки, как на должности, которые мог бы занять я, назначаются абсолютно некомпетентные люди, но имеющие подходящую национальность".

И так он пришел к НИМ. Вернее, ОНИ к нему в лице офицера особого отдела. Когда тот вызвал Р. Т. к себе в кабинет, он сорвался и сказал все, что думает о своих командирах, а особенно о политработниках.

"Эти ребята - неплохие психологи. Они понимали, что если офицер еврей, то этот офицер - патриот, который честно и добросовестно выполняет свой долг и которому, как и всем остальным, необходимо расти по службе, и он хочет, чтобы его не дискриминировали. Они понимали, что я хочу, чтобы меня ценили по моим делам, а не по фамилии или форме моего носа.

Офицер особого отдела был со мной вежлив, дружелюбен, пообещал интересную оперативную работу. Результатом этой беседы стало мое заявление о согласии работать. Я получил псевдоним".

Р. Т. написал расписку, получил псевдоним и скоро понял, что попал в западню: