Юрий Щекочихин - Рабы ГБ

Эти воспоминания Надежды Мандельштам опубликованы в журнале "Юность" летом 89-го - во времена чарующих надежд и пьянящего ощущения свободы. Ну, помните же?.. Не забыли еще?.. "Поколения сменились, и новые далеко не так запуганы и покорны, как прежние"...

"Дальше, по всем профессиональным правилам, мы выявили через самиздат неформальную организацию: кто в нее входил и место сборов, адреса участников, их места работы и т. д." - именно в это время чарующих надежд и пьянящего ощущения свободы только что закончивший школу Олег Уласевич входил, профессионально озираясь, в конспиративную квартиру. Обычный пацан горбачевской эпохи, на которого уже начало обрушиваться море правдивой информации: что у нас было, что с нами было, какими мы были. Обычный пацан. Обычный, но не совсем... Радостным огнем обжигало его сердце присутствие в братстве защитников великой Идеи. Он был убежден в своей правоте. Тогда еще был убежден.

Я обратился через "Литгазету" к секретным агентам незадолго до августовского путча, то есть спустя два года после выхода в свет воспоминаний Надежды Мандельштам. И, естественно, больше всего меня интересовали не исторические персонажи, а мои современники - представители моего поколения, от 30 до 40. Ведь как бы там ни было, мы уже вырастали в другую эпоху, были не так молоды, чтобы со щенячьим энтузиазмом убеждать себя, что, помогая КГБ, мы защищаем Идею (какая уж там, к черту, идея, в разухабистое брежневское и постбрежневское время?!) и не так напуганы, как поколения наших отцов и дедов, чтобы с трепетом прислушиваться к шагам в ночном подъезде.

Что же этих-то людей заставляло идти к НИМ на секретную службу?

Поэтому-то особенно тщательно искал я ответы на эти вопросы и в исповедях сексотов моего поколения, полученных по почте, и при личной встрече с ними.

Конечно, у некоторых было то, что я назвал бы энтузиазмом стукачества: во имя Идеи или так просто, из-за особенностей собственной личности. Конечно, некоторые просто испугались сказать "нет" (выше я уже цитировал подобные признания). Но и страх-то, правда, был совсем иного рода, чем, допустим, в тридцатые или сороковые, то есть страх - как часть общегосударственной политики. В наше время (и это напоминало первые шаги ОГПУ по созданию института сексотов) для того чтобы заставить человека подписать соответствующее обязательство, снова необходим был повод, предлог, мотив: "или ты с нами, или мы знаешь, что с тобой сделаем?!.." Как, допустим, произошло с агентом "Пушкиным", с которого я начал эту главу.

Случалось и так, что человек - даже, как он думал, с благими намерениями, - сам переступал порог КГБ, не подозревая о том, что сам же подписывает свой приговор.

Вот, мне кажется, типичная история, рассказанная П. М. (агентурный псевдоним - "Смирнов").

В 1980 году он официально подписал бумагу и стал агентом КГБ. Он, как сам пишет, - простой гражданин, родных и близких нет, а главное - из среды рабочих.

В юности П. М. совершил преступление, вышел из тюрьмы в 25 лет. Ему, по его словам, захотелось начать новую жизнь. Он ото всех скрывал свою судимость, познакомился с девушкой, женился, уехал к ее родителям в Луцк.

"Где-то месяца три я работал возле военного аэродрома, - пишет он. Однажды ко мне подошел мужчина и предложил оказать услугу: сфотографировать ту местность, конечно - не бесплатно. Кто он был - я не знал, но понимал, что за такую "услугу" меня ждет куда большее наказание, чем то, за которое я отсидел. А ведь хотелось просто нормально жить. Я сам пришел в КГБ и обо всем рассказал. Меня долго обо всем и помногу раз расспрашивали, а потом сказали, что я поступил правильно, и отпустили".

Сначала его никто не трогал и никто никуда не вызывал. Он уже стал забывать об этом случае. Но потом его вызвали - не в КГБ, а за город, где с ним беседовали в машине.

"Меня убеждали стать агентом то в холодном официальном тоне, то мягко. Я не долго колебался, думая, что со временем все образуется. Жене я ни о чем не рассказал. Потом пошли конспиративные встречи - то в номере гостиницы, то в машине. То, чем я занимался, мне было противно с самого начала, иногда давал просто выдуманную информацию.

Эти встречи и звонки не остались незамеченными для жены и для тещи, но я уже дал подписку о сотрудничестве и из-за страха все скрывал. Потому отношения в семье становились все хуже и хуже. Я просил сотрудника, который работал со мной, прекратить все это, так как рушится семья, но я им, видимо, был нужен. Кончилось все тем, что я разошелся с женой и уехал из этого города. Мое общение с органами не прошло бесследно. Когда я им сказал, что прекращаю всякое сотрудничество, последовали угрозы - вплоть до физической расправы. Это уже был 1986 год.