Юрий Щекочихин - Рабы ГБ

Он все еще боится, "Сашка ростовский" - так подписался даже сегодня. Сейчас, на закате жизни.

В моем архиве - десятки свидетельств того, как, каким образом оказывались в сетях спецслужбы молодые люди конца двадцатых - начала тридцатых годов, сегодняшние уже доживающие свой век бабушки и дедушки.

Но все-таки, все-таки... Еще требовалась ИХ находчивость, ИХ игра в кошки-мышки, чтобы заставить человека подписать согласие на сотрудничество с НИМИ: хоть пистолет подбросить или выкрасть. И как бы ни хвастался Ягода тем, что ОГПУ сможет сделать своим агентом каждого, кого пожелает, нет, еще нет...

Началось затмение, но ночь еще не наступила.

Власть еще мерила их, своих агентов, на единицы - хотела же на миллионы.

Донос должен был стать долгом человека перед Родиной, а доносчик национальным героем.

Помните мучения молодого интеллигента, который бредет сквозь ночной Петербург? Там, в самом начале этой страшной дороги?..

Нет, никаких мучений!

Уже в середине тридцатых годов в стране была создана такая атмосфера, при которой "заагентурить" (ИХ термин, до сих пор ИХ) человека было так же просто, как научить писать на доске тогдашних первоклашек "рабы - не мы". И даже не за страх. Как говорится, за совесть.

И вот уже проводится в пионерском Артеке слет детей, повторивших "подвиг" Павлика Морозова. Тех, кто донес на своих родителей, родственников или знакомых родителей и родственников, - представляю, какой там шел обмен опытом!..

Но все равно, все равно... Куда деться между внушенным тебе долгом и тем, что этому долгу противится душа. "Нет, что-то не так... Что-то не так..." Все кричали, все кричало: "Надо! Надо! Надо!", а сердце противится: "Не могу, не могу..."

Вот как описывает бурю чувств, вспыхнувшую после предложения стать секретным агентом, читательница, подписавшаяся Г. С. С.:

"Случилось это в середине 1943 года в блокадном Ленинграде. Мне было 24 года, я работала в одном НИИ рядовым младшим сотрудником. Но, кроме того, я была секретарем комсомольской организации, состоявшей из нескольких двадцатилетних девушек и нескольких только что вступивших в комсомол подростков. То, что я была старшей по возрасту и по образованию, наверное, и послужило причиной того, что ИХ выбор пал на меня (впрочем, на кого еще и на скольких еще, мне неведомо)...

Однажды ко мне неожиданно пришла женщина из "Большого дома". Она сказала, что я должна быть бдительной и обо всем, что услышу из разговоров сослуживцев, обо всем, что вызывает подозрение, докладывать К-кой (начальнице спецотдела). Спросила, согласна ли я? Я сидела не шевелясь и на все ее вопросы невнятно отвечала: "Да", "Понимаю", "Да"... А что я еще могла ответить? Я должна была доказать, что я - честный человек, комсомолка, помощница партии. Посетительница, взяв с меня обещание никому не рассказывать о нашем разговоре, удалилась.

Я была в жутком смятении и ужасе. Никакой эйфории от того, что "мне доверяют", я не испытывала. Тогда не было слова "стукач". Был официальный термин - осведомитель. Но это дела не меняло. Я чувствовала, что попалась в их сети надолго, а возможно, и навсегда. Что делать? Что делать?..

Посоветоваться с кем-либо невозможно. Во-первых, потому, что обещала молчать. Во-вторых, если я сообщу кому-то, то все предупредят друг друга, что я осведомитель и меня надо опасаться. А это было ужасно - оказаться подлецом в глазах моих товарищей. Докладывать о "подозрительных" разговорах для меня было невозможным, потому что я отчетливо понимала, что со мной вместе работают преданные своей стране люди.

Тогда мы не знали о масштабах сталинских репрессий. Но знали отчетливо, что по доносам сажают, ссылают, объявляют "врагами народа".

Я тоже должна буду доносить и делать людей "врагами народа"?.. Пойти и отказаться? Это тоже было невозможно. Меня же попросили сообщать только о подозрительных людях, быть бдительной. Сообщать, что услышу, а там разберутся. Ну, а если услышу какое-нибудь высказывание, а скорее всего анекдот? Докладывать и об этом? Нет, не буду. Если услышу случайно, то незаметно уйду. А если не случайно? А если спросят, слышала ли я?

Рисовались самые страшные картины..."

Даже сейчас нетрудно представить переживания Г. С. С.

"Надо, надо, надо..."

"Не могу... Не могу... Не могу..."

Бедное, несчастное поколение...

И так вырастало новое поколение. Да и не одно, и не два.

Восторженным студентом-комсомольцем воспринял предложение о сотрудничестве В. В. Ширмахер из Саратова (а это уже 1956 год, время знаменитой хрущевской оттепели).