Незадолго до окончания следствия его ночью привезли в КГБ Латвии и сказали, что если на суде он будет придерживаться прежних показаний, то ему дадут полтора года. Он согласился. Так и произошло. В мае 1985-го его осудили на полтора года, и уже в 1986 году он был освобожден, получив думаю, не без помощи КГБ - компенсацию за "незаконный арест и задержание" в 500 рублей...
По словам М-на, после освобождения он отказался сотрудничать с Комитетом, что стоило ему нового срока - уже на 11 лет. На этот раз по обвинению в ограблении сберкассы. Сам М-н это обвинение не признает, считая, что его специально подставил КГБ...
Хотя я не очень-то верю в его невиновность. Как и в бескорыстность его "личного поиска", заставившего его внедриться в среду фарцовщиков. Как милиция, так и КГБ сквозь пальцы смотрели на неблаговидные - мягко сказано проступки своей агентуры, зная, что каждый подобный проступок является еще одной ниточкой, которой, как в кукольном театре, можно управлять своим сексотом. Но не было большей радости - что у тех, что у других, - чем подловить на преступлении агентов друг друга. Особенно в конце семидесятых начале восьмидесятых, времени непримиримой борьбы МВД с КГБ, Щелокова с Андроповым.
Каждый из тех, кто решил доверить мне историю собственного падения (да, падения, что уж там выбирать слова?), тем не менее пытался найти для себя слова оправдания. Да что, разве это нельзя понять?
Это уже на закате жизни, чувствуя приближение последнего дыхания, вздохнет пенсионерка Чернышева из Днепропетровска: "Сейчас, на последней ступени жизни, вспоминаю весну 35-го и насмешливого профессора, который у себя на квартире, в своем застолье, сказал: "Хайль, Гитлер!"... Поднял бокал и рассмеялся. Я донесла. И кто-то еще. Вспоминаю это, как в тяжелом сне. Права? Не права? Несу покаяние..."
Или покается - с поклоном до земли в пояс, как В. В. Ширмахер из Саратова: "Вот только теперь, спустя более чем тридцать лет, я смогу обо всем этом сказать и попросить прощения у тех друзей и знакомых, на которых я доносил и которые, возможно, имели в жизни неприятности из-за меня. Вы, которые не сделали мне ничего плохого, простите меня, уже не студента, а пенсионера".
Но, повторяю, это уже когда? Тогда, когда последний зимний холод обожжет твое сердце. Но в юности, молодости, даже в зрелости, когда кажется, кажется, кажется - что нет, еще не вечер, еще есть шанс, есть много шансов, чтобы переиграть собственную жизнь и что еще зацветут вокруг тебя и в самом тебе цветы мая! - естественно желание найти объективные мотивы, оправдывающие собственные поступки, которые заставляли покрываться краской стыда.
Какие только оправдания не находили себе написавшие мне стукачи, сексоты уже нашего поколения! От фрейдистских, как у Андрея из Львова, который написал: "У меня очень мягкий характер, я слабовольный, и многие этим пользовались. И то, что я являюсь секретным агентом - придает мне силы жить. Мне уже за 30, карьеру я не сделал, и мое сотрудничество с КГБ поднимает мой авторитет в собственных глазах", - до джеймсбондовских, как у "битломана и диссидента" (его собственная характеристика) Валентина из Москвы, который согласился стать агентом с целью, "используя полученную от них информацию", уехать на Запад, "чтобы потом разоблачать стиль и методы их работы".
Но какие бы ответы на эти "почему?" ни находил я в исповедях агентов КГБ - объяснение того, что миллионы и миллионы людей перешагивали эту черту, можно найти и еще в одном.
История, которую я хочу рассказать сейчас, думаю, окажется понятной многим, кто еще не позабыл, как жили, какими нравственными законами руководствовались еще совсем недавно многие наши соотечественники.
Это, можно сказать, филологическая история. О богатом и могучем русском языке. И о его многочисленных оттенках. И о том, как разными словами разные люди писали письма в одно и то же учреждение - КГБ. Жил-был поэт...
Нет, даже не так. Жил-был в Казани обыкновенный инженер, который писал стихи, - Леонид Андреевич Васильев.
Однажды он написал стихотворение, посвященное третьей годовщине со дня ссылки в Горький Андрея Сахарова.
О подлое племя... О мерзкие души:
Откуда вы взялись? Кто вас породил?
Кто вверил вам в руки судьбы людские.
И с черным несчастьем нас породнил?
так начиналось это стихотворение. А заканчивалось следующими строками:
Стонут стены тюремные серые;
Стонет ржавый колючий запрет;
И содрогнется дом сумасшедших,
Читать дальше