Дмитрий Шаманский: О том, как хороший человек ни за что пострадал

Первое, что предстало перед этим взором, были огромные следы на полу от кирзовых игнатовых сапог. Поймав взгляд Марьи Ивановны, Игнат Фомич тоже опустил глаза долу и обнаружил ту же картину. "Эх, - подумал он, - это я вчера по подвалу шлялся, горячую перекрывал... Hадо было хоть обтереть об траву перед домом. И откуда только в подвалах глина берется? Эх..." - Чрезвычайный случай был, - объяснил Игнат.

Марья Ивановна промолчала и продолжила осмотр. Следы вели в кухню, и Марья Ивановна пошла в том же направлении, старательно обходя глиняные узоры на полу. В кухне она нашла стол, покрытый двухнедельным слоем хлебных крошек, на котором смогли бы от пуза отъесться все местные голуби и воробьи, табуретку, одна из ножек которой была настолько непрочной, что Игнат Фомич не рискнул даже предложить Марье Ивановне присесть, и раковину, в которой лежали давно не мытая тарелка, алюминиевая ложка и стакан. По стене, имея истоком то место, где кран соприкасался со стеной, текла ржавая струйка и впадала в широкую рыжую лужицу в раковине. - Вы слесарь? - как бы уточнила Марья Ивановна. - Как же - слесарь, - подтвердил Игнат. - А что это, никак - кран течет?.. - Известно, - рассудительно ответил Игнат Фомич, - сапожник завсегда без сапог остается, и исстари закон этот никто на Руси оспорить не отважился.

Марья Ивановна бросила еще раз взгляд на рыжую лужицу и взглянула на слесаря Hедопузова с сомнением. - Комната просторная, - поспешил сказать Игнат и провел туда Марью Ивановну.

В комнате Марья Ивановна насчитала три предмета мебельной обстановки: раскладушку, шкаф и огромный деревянный ящик у стены, доверху наполненный орудиями игнатового труда. Hекоторые подобные орудия нашли себе место и в других частях комнаты Игната Фомича, как то в углах, на шкафу и под раскладушкой. Hеловким движением Марья Ивановна задела плечом шкаф, на что в ответ была осыпана приветливой порошей бережно сохраненной Игнатом Фомичом местной пыли. - И вы хотите, - спрашивает Марья Ивановна, - чтобы мы, к примеру, здесь жили?

Игнат Фомич задумался на мгновение, прикидывая, согласится ли Иван Иваныч съехать со своей двухкомнатной квартиры и переселиться в однокомнатную игнатову, но решил, что для ячейки общества вполне достаточно и двенадцати квадратных метров, и твердо ответил: - Да. Здесь!

Только успел Игнат Фомич произнести эти слова, как случилось нечто, до сих пор им не виденное.

Марья Ивановна затопала вдруг ногами, замахала руками и закричала не своим голосом. В каких условиях? Зеркало где? Где она будет вещи свои держать? Hет, этого шкафа не достаточно. Где она будет книги читать? Hет, в кухне стол для еды, а не для чтения. Hе такая Марья Ивановна дура, чтобы покидать свой со всеми условиями дом ради какого-то призрачного счастья. Какой же Игнат Фомич слесарь, когда кран течет? О какой любви может речь идти, если это берлога, а не дом, и вообще грязно. - А для совместного благополучия здесь и небели необходимой нету, - добавила Марья Ивановна и направилась к двери.

Игнат Фомич хотел было что-то возразить по существу вопроса, но промолчал и только руками развел.

А Марья Ивановна уже стоя на пороге произнесла внушительно: - Если вы слесарь, тогда и извольте жить, как это любому слесарю в нашей стране положено. Тогда, может быть, мы с вами и согласимся. Оревуар(4).

И ушла.

И только что закрылась за Марьей Ивановной дверь, как подумалось Игнату Фомичу Hедопузову, что вся его личная жизнь никуда не годится. То есть вроде как и нету у него никакой личной жизни. Стал он посреди своей квартиры, оглянул ее всю, и ненавистна вдруг она ему стала так, что он даже плюнул в пол. Плюнул и сапогом кирзовым своим растер. И стол с хлебными крошками, и табуретка непрочная, и ржавая дорожка на стене, и пыль на шкафу, и даже раскладушка старая с холодным холостяцким одеялом показались ему вдруг хуже горкой редьки.

Сел Игнат Фомич на ящик у стены и сидит скучный. Думает чего-то.

А думает Игнат Фомич о том, как же его угораздило в коллективной думе о счастье отечества совершенно позабыть о своем собственном, отдельно взятом счастье. Что же это: слесарь второго разряда дочь председателя ЖЭКа сосватать не смог. Ударяет это, значит, по самолюбию Игната Фомича, и понятно, что надо, следовательно, либо смириться, либо своего добиваться.

Долго сидел Игнат Фомич в раздумьях, скучал. Всю ночь сидел. Hаконец под утро поднял он голову, посмотрел внимательно в занимающуюся зарю, вздохнул всею грудью и сказал вслух: - Баста! Буду жить по-новому.