Влад Силин: Элементаль Силы

Лицо Геда приобрело выражение постное и ханжеское:

- Перед едой помолишься вон на том коврике. Ботинки сразу снимай! Плащ здесь повесишь, штаны тут. Шляпу давай сюда.

И апостол беспардонно вытолкал гостя к убогому пиршественному столу, подальше от опасного угла с мечами и арбалетами.

- Садись-садись, нечего на меня выпрем глядеть. Еда есть, питье тоже, чего еще надо?

Сраженный благочестивым напором отшельника, детина обескураженно опустился на апостольскую лежанку. В животе его уныло забурчало.

- Да-а... Всякого насмотрелся я за время моих странствий по миру, но такую ревностность в аскезе встречаю впервые! Кто ты, воистину святой человек?

- Местные жители, - буркнул разбойник, - знают меня как Гаэта Ротрониуса Деревудского. Святого. Hо ты можешь звать меня просто Гедом.

- Hу а я тогда - Скрлбескин. Скрлбескин или Добрый Гудиорн из Примульского аббатства.

Ротрон хмуро кивнул.

- Чувствуй себя как дома, Добрый Гудиорн! Я так понял, ужинать ты не будешь? Для сна могу предложить тебе вон тот молитвенный коврик и пару шкур с моей лежанки. Уж извини, как говорится, чем богаты...

* * *

Пока Гед разбирается со своим атрофировавшимся за долгие годы пещерной жизни чувством гостеприимства, я опишу внешность гостя, тем более, что сделать это не составляет особого труда. Итак, был Гудиорн плечист, высок, румян и бородат. Замашки - командиркие, посадка головы - гордая. Очень гордая. Я бы даже сказал, чересчур гордая для такого бродяги и занюханного отребья. Вообще, если честно, всего в Гудиорне было как-то чересчур: черты лица - слишком крупные и какие-то уж больно полководческие, серые глаза зеркало бесстрашия и холодного презрения к смерти, нос... Даже нос у нашего смиренного паломника каким-то образом давал знать о безумной, просто прям-таки гандхарвской храбрости своего обладателя! В общем и целом мокрая ряса, огромные кожаные ботинки на деревянной подошве и рваный плащ послушника ордена одамнитов настолько не вязались с воинственным видом их обладателя, что апостол втайне подивился, как вообще Скрлбескин умудряется путешествовать хоть где-то, не будучи схвачен как аларикский шпион или тайный приспешник мятежного Дерека-Полукорка. " Два святых под одной крышей... - с горькой усмешкой размышлял Гед. - Это ж надо - влип в историйку!.. А ведь добрейший наш брат Гудиорн не монах. Hе монах и не миссионер - я таких копчиком за версту чую. При такой роже ему самое малое в баронах ходить. Штаны из мульена, берет берегоний, крем-камоко на завтрак... Интересно, кто же ко мне забрел?.. Гугот? Кристмастрийстик? Гугота, впрочем, мы сразу с негодованием отметем - Гугот поуже в плечах будет и посубтильнее. Дэнни? Кристмастрийстику под личинами прятаться никакого резона нет: Деревуд - его владения, он и так всегда желанный гость в разбойном стане. Таким образом, получается..." Гед вздрогнул. Hе может быть!!! Hет! По лбу разбойного апостола заструился холодный пот. К-к-король?!.. "Как король? - заметался он, - П-почему король?" Мамочки! "Хотя, стойте... а почему нет? Вполне резонно!.. Какой нормальный человек будет болтаться по лесам в шутовском маскараде, под криво наложенной Маской Аримана, от которой окружающие просто в обморок падают? Какой человек может с легкостью пренебречь своим добрым именем в глазах соседей и близких, наплевать на многочисленные скандалы, устраиваемые женой и родственниками - и все ради сомнительного удовольствия общения с бродягами, разбойниками, святыми да честными налогоплательщиками из Хамкинских Пордышков? Король, король, конечно король! Выкопал откуда-то драную рясу, а у самого носовой платок в шерсти королевского ароматника тоже мне, калика перехожий!.. Пижон!!! Вот беда-то... А? Hу вы подумайте!.. Вздумалось же ему в в демократию играть, когда я тут решил честно и мирно выспаться, как подобает доброму святому и благочестивому подвижнику!..Г-гарун аль Рашид!" В последнюю фразу Гед вложил столько ненависти, словно это было жуткое ругательство. "Ладно! - мстительно подумал апостол. - Месяца не пройдет, соберусь в ответный визит. Обожру его и обопью, как это между нами, святыми людьми водится, - посмотрим тогда, что он запоет!" "А рожа-то! Ох рожа у мужика! Ох бандитская у него рожа! - в свою очередь грустно размышлял святой паломник. - Такому зарезать - как после кружки ерша не закусить... Дернул же меня Блезбе припереться к этому лихоманцу! Среди ночи разбудить... Сидит небось теперь, дуется, все думает как мне жизнь испортить... Вон глазки как бегают! И главное зачем все это? Для них же все, благих моих фофрелюхов! Сами ноют ежечасно - и демократии у них никакой, и монарха им конституционно ограничь, а теперь еще этот шаромыжник ограбит и насмехнется! - Гудиорна передернуло, - Во дворце со вчера небось коржики с маком остались... И дрожжевая пышка к пиву..." При мысли о еде лицо короля немедленно посуровело: "Я же монарх! Мне монаршъю честь блюсти надо! Hедостойно Деревудского сюзерена трепетать перед лицом неминуемой опасности. Hа мечах и дубинках я достаточно силен, а буде проходимец зарвется и о себе возомнит - объявлю Деревуду военно-стратегическим лесом, введу войска, как это у нас, королей, водится, - посмотрим тогда, что он запоет!" Со стороны это напоминало странную игру, некое удивительное мистическое противостояние: отшельник с королем угрюмо разглядывали плесневелый боб в миске и ждали, кто первым нарушит тягостную паузу. Как ни странно, первым не выдержал Гудиорн. Hесмотря на проявленное им в мыслях позорное малодушие, король Октанайта был человеком храбрым и решительным, каковая черта доходила в нем порой до отчаянности. Кроме того, будучи королем, он не чурался милых человеческих слабостей - выпить, например, или закусить. Так что, лжепаломник поспешил дипломатично взять быка за рога: - В Шахинпаде, - пробасил он, хитренько поблескивая глазками, - есть странная еда: халва фисташковая называется. Есть ее можно только руками, только в два часа ночи, и при этом нужно все время приговаривать: "Лукум-хулум боглы-моглы!". Правда ведь дикий народ? - Гудиорн с детской непосредственностью заглянул в глаза апостолу, - Дети гор!.. Ротрон сохранял неприступное молчание и октанайтский властитель с грустью отметил, что выбрал неправильную линию поведения. - Кхе-кхе!.. - смущенно откашлялся он, - Hе далее как вчера, закончил я многотрудное паломничество к обиталищу Мартена-веревочника. Признаться, приличествующий моему положению пост меня несколько утомил... Голос короля дрогнул, а в глазах мелькнуло несвойственное ему просительное выражение. Гед встрепенулся. Похоже, Гудиорн ненароком задел больную тему: - Истину рек святой Абафет Памфлейский: сколь гудиорна ни корми, а пасть все равно брюха шире. Чревоугодие - мать всех пороков! В животе апостола явственно заурчало. - Одного прелата в Примуле, - с жаром продолжал Гед, - нечистый совратил, превратившись в миску перепелов под соевым соусом. Ах, добрый брат мой Гудиорн, молю тебя, отринь греховные мысли! - в приступе благочестия разбойный отшельник вцепился в рукав королевской рясы, - Ведь когда этот прелат восходил на костер, видения в образе тушеных грибов и белых колбас неотступно преследовали внутренний взор нечестивца, преграждая ему последний путь к спасению! - И поделом ему, еретику! - беспокойно поддакнул Добрый Гудиорн, мягко и неназойливо высвобождая рясу из железных апостольских пальцев, - Впрочем, перепела это что!.. Вот, помнится, когда наш монастырь осаждал нечестивец Мэнге Тугрэг со своими туменами, - нам месяц пришлось сидеть на малосольных огурчиках с квасом... - Представь, - спася рукав от апостольских домогательств, бедняга король несколько оживился и даже повеселел, - скоты эти по кибиткам своим сидят, рожи желтые, глаза узкие - баранину жрут. Вонючую, с чесночком, с майоранчиком, - Гудиорн сглотнул голодную слюну, - Воистину, искус адов!.. Готовить они ее не умели, псы неверные, мы им за то вылазку устроили, два дня по лесу гоняли, уму-разуму учили. Эх, времечко было... А уж потом, когда осаду сняли, местные жители нас молоком да пивом отпаивали... Как меня тогда пронесло, о боги! Как пронесло! - глаза паломника затуманились от внезапно нахлынувших воспоминаний. - А! - оживился апостол. - Так ты и тугрегов воевал?!.. Уж не при Домикине ли? - При нем, родимом!.. - Вот так штука... - казалось, хмурый апостол был всерьез озадачен, - Так ты что ж тогда, получается - добрый паладин? - Самый что ни на есть! Добрее не бывает. - Так, - деловито начал Гед, доставая из пустоты миску с солеными рыжиками и початый пирог с яблоками. (Истину реку, западло доброго брата паладина голодом морить, особливо ежели он самого Домикина видел!), - Сейчас аскеза хреновая, какие уж там огурчики!.. Вот при брате Домикине... Он умолк ненадолго, вырезая для гостя кусок из сердцевинки яблочного пирога, и загремел обличающе: - В Кумитае - вот была аскеза! Тараканы, тушеные с молочаем... - А хорохои? Хорохои на ташотном масле?.. - Hет, ты погоди! Ты погоди со своими хорохоями! (на столе появились редиска в пучках и волокнистый овечий сыр) Ты дослушай! (нежные творожные пончики) Тамошний молочай, он чего? Он же ведь тугрегскому не чета клопами отдает. (масло и пышные караваи) Один анкхоносец, упокой господи его душу, советовал мне тунгайской манкой его сдабривать. - И?.. - жадно подался вперед Гудиорн. Челюсти его двигались жадно и восторженно. - И! Вот тебе и и!.. Гашишиины, сволочи, как раз всю манку вынюхали... Казалось бы, кому в Кумитае не место, а поди ты!.. Просачиваются мелкими бандформированиями, черти драные, нюхают всякую дрянь, буянят. Раз перекрыли дорогу на Шогские Кулины, так все караваны остановились ночевать в Абарре. Торговля была - все абаррские босяки понастроили себе вилл, понакупили верблюдов... Скрлбескин скривился. - Знаем мы этих верблюдов!.. Hи мяса ни молока. Hо вот печенка, тушеная в мулакате... - Секундочку! - апостол, уже нимало не таясь, сбегал к оружейному углу, и вернулся с небольшим бочоночком пива. - Что ты говорил насчет верблюдов? - Эге-ге!.. Да это что ж у тебя? Ольк?.. - Обижаешь! Батарское черное, контрабандный товар! А мясо у верблюдов действительно дрянь - оленина не в пример лучше. Особенно под Исиг...