Шарон Меркато - Люди разбитых надежд - Моя исповедь о шизофрении

Все время меня посещает мой психиатр. Он встает в дверях и громко обращается ко мне: «Как вы чувствуете себя сегодня?» «Просто прекрасно, отвечаю я. — Когда вы меня уже заберете из этого ада?» Он записывает что-то на маленьком кусочке бумаги и идет прочь. Мы с Бобби прогуливаемся вместе по коридору — лабиринту. Он держит меня за руку и представляет своим знакомым, которых мы встречаем. Думаю, мы заключили перемирие после инцидента с сигаретой. Бобби очень любезен с врачами. Это немного беспокоит меня, поскольку он всегда предупреждал меня относительно них. Я и самая знаю, на что они способны. Бобби сказал, что ему кое-кто симпатичен. Особенно нравится одна сестра с длинными красивым волосами, которые она заплетает в косу и украшает лентами. Она очень красивая. Бобби говорит, что он может «в самом деле сблизиться с ней» (ага, еще чего).

Врачи до сих пор не позволяют мне носить обычную одежду и я, как и раньше, хожу закутанная в синий халат. Но в эти дни это было не так важно, потому что я видела других людей в такой же одежде. Выглядели они странно, но не казались сумасшедшими или с необычным поведением. Иногда кто-то из них улыбался, и я ощущала тепло в душе. Мы товарищи в синем. С нами все хорошо.

У Бобби есть собственная комната и, что чудесно, собственное стерео. Он говорит, что у него множество привилегий, поскольку он пробыл здесь довольно долго. Он утверждает, что врачи используют его для какого-то эксперимента. Я не думаю, что ему можно верить. Мы с ним сидим на полу перед стерео, часами слушая его любимые рок-группы. Довольно удивительно, но все песни могут напрямую относиться к нашим судьбам. Мы подпеваем каждой песне, замирая на каждой лирической ноте, будто наша жизнь зависит от нее.

Врачи несколько встревожены нашим поведением. Они постоянно заходят к нам и просят выключить музыку. Скорее всего, мы мешаем им сосредоточиться. Бобби действительно сроднился со своей музыкой. Он привстает, стройный и сильный, с бледным лицом и громко выкрикивает слова одной грустной песни, которая наиболее близка ему. Бобби выглядит драматически. Он полностью растворяется в музыке, и однажды я видела, как по его щеке покатилась слеза. Он быстро смахнул ее и отказался об этом говорить.

Зашла семейный врач. Она села на полу возле меня перед стерео Бобби и попробовала пошатываться в такт музыке. Я засмеялась и сказала, что она не должна сидеть на полу со своими пациентами. Если бы мой психиатр увидел ее в таком виде, он бы ее высмеял.

Ко мне зашла сестра и сказала, что уже время присоединиться к общему курсу лечения. Она протянула мне лист бумаги с рекомендациями врача. Это было расписание занятий, которые я должна была посещать время от времени вместе с другими пациентами. Первым занятием, на которое я пошла, была физкультура. Меня сопровождала сестра. Занятия происходило в комнате для посетителей. Мы опоздали и пришли, когда занятие было в самом разгаре.

Мужчины и женщины прыгали по кругу. Из старого магнитофона, который стоял на стуле, звучала песня, трубя о «дружбе, любви и мире» (где-то семидесятых годов, правда ведь?). Инструктор сказал нам взяться за руки и идти по кругу. Сестра подтолкнула меня и вложила мою руку в чью-то вспотевшую ладонь. Мы шли по кругу и кто-то подпевал музыке.

Мне было неуютно и стыдно, поскольку все были одеты. Я посмотрела на свои голые ноги, густо покрытые жесткими волосами. Я до сих пор не могла пользоваться бритвой — они не доверяли мне. Я пристально смотрела на волосы, желая, чтобы они исчезли.

Я глянула на лица моих товарищей по несчастью. Двое улыбнулись мне в ответ. Вместо зубов у них были клыки. Кровь капала из ртов. Они продолжали улыбаться и их оскалы ни разу не вздрогнули. Чтобы не видеть этого, я перевела взгляд на их ноги и уперла его в пол. Змея свернулась кольцом прямо передо мною. Я попробовала оттолкнуть ее большим пальцем ноги, но она подняла голову и открыла рот, будто собиралась укусить. Прозвучал хриплый, сдавленный смех. Я старалась не обращать на него внимания.

Инструктор попросила нас стать один за одним, оставляя пространство для движений, и делать глубокие коленные выпады. Я делала выпады только наполовину, поскольку мне мешал халат. Я ощущала себя глупо. Все это было просто глупо. Мы были людьми неприспособленными к жизни, танцующими в кругу, будто это была самая обыденная вещь в целом мире. Другие люди сидят в офисах, принимают решения, печатают, рисуют, руководят; а здесь были мы, группа удивительно одетых людей (некоторые из нас совсем не по моде), которые прыгали так, будто это было очень важно. Занемевшими голосами мы пели о мире и любви.