Макс Брэнд - Возмутитель спокойствия

Я знал, что такая участь постигнет и этот поток; однако теперь, когда он был ещё в силе, было довольно трудно представить себе его столь бесславный конец. Мощь горной речушки поражала воображение, а её рев был похож на крики двух армий, одна из которых сражается на земле, а вторая отвечает ей откуда-то из поднебесья.

Эта гипнотическая какофония звуков завораживала, благодаря чему происходящее начинало ещё больше походить на сон. Но там, внизу, по узкой тропе мчался бедный маленький Чип, за которым следовал шериф, двигавшийся гораздо медленнее и осторожнее.

Я слышал, как отчаянно ругается шериф, и знал, что он тоже не может сдержать своего восхищения храбростью мальчишки. Я знал, что и тогда, готовый на все ради того, чтобы только поймать Чипа, шериф больше всего на свете восхищался его упрямством.

И это было одной из самых сильных черт в характере шерифа. Тем временем юный Чип закончил свой головокружительный спуск, оказываясь на дне долины, и я видел, как он остановился в нерешительности, оглядываясь по сторонам, и посмотрев сначала направо, а затем налево.

В тот же самый момент я понял, в чем заключалась главная трудность.

Мне также стало ясно, почему шериф был так уверен в том, что сможет поймать Чипа в самое ближайшее время. Очевидно, он догадывался, какой дорогой поедет мальчишка, и заранее знал, что в самом конце пути его ждет западня.

Пути вверх по течению не было. К самой воде здесь подступал совершенно отвесный склон ущелья. А путь вниз по течению преграждал большой завал из камней и скальной породы, осыпавшейся со склона ближайшей горы. Огромные каменные глыбы высотой с дом громоздились друг на друга, словно побившиеся игральные кости. Никогда не забуду, как блестели острые сколы на их неровных, с зазубринами краях, пронизанные местами сверкающими на солнце прожилками железной руды.

И вот, оказавшись зажатым в тесных объятьях гор, бедный маленький Чип двинулся вперед, направляясь к поющей и грохочущей реке.

Теперь, когда мы спустились ещё ниже в долину, поближе к воде, нас все чаще начинало одолевать ощущение, что на самом деле здесь протекает целых две реки: одна грохочет по земле, а другая где-то в небе, прямо у нас над головами — таким звуонким было множественное эхо, метавшееся между склонами скал. Меня не оставляло дурное предчувствие, что вот-вот должно будет произойти нечто из ряда вон выходящее, способное поразить воображение обычного человека.

И в то же время верить в это почему-то не хотелось. Нечто похожее случается во время охоты на медведей, когда в течение двух недель приходится выслеживать какого-нибудь гризли, распутывая его следы, изучая повадки старого знакомого — и вот после тысячи успешно разрешенных в пути проблем и такого же количества разочарований, вы наконец видите перед собой этого бродягу, который даже не подозревает о вашем столь близком присутствии, так что остается лишь выстрелить, а вы все ещё не верите собственному счастью и начинаете упрямо твердить себе, что это, должно быть, совсем другой медведь — что ж, примерно так же я глядел теперь на маленького Чипа, и не мог поверить, что шерифу все-таки удалось загнать его в угол.

Мне уже не раз приходилось становиться свидетелем проделок этого мальчишки, справиться с которым зачастую оказывалось не под силу большинству взрослых. Но, похоже, на этот раз он сам оказался, так сказать, припертым к стенке.

И внезапно он показался мне совсем маленьким и беззащитным, зажатым между скалой с одной стороны и грудой каменных глыб с другой. Сзади с винтовкой наперевес подступал шериф — и там же осталась узкая горная тропа. А прямо перед ним грохотал и пенился стремительный горный поток.

В некотором роде, конечно, это было наиболее доступное для преодоления препятствие, но и в то же время самое непредсказуемое. Вода переворачивала и швыряла, раскалывая на куски камни, которые были почти величиной с человека. И что же будет, если в её власти окажутся лошадь и всадник?

Я видел, как Чип, словно загнанный зверь мечется по этой арене; затем он оглянулся назад, бросая единственный взгляд на быстро спускавшегося по тропе шерифа.

Чип решительно бросил конец веревки, которой мул был привязан к мустангу, и когда я увидел это, то у меня не осталось ни малейших сомнений на тот счет, что мальчишка что-то задумал. Интересно… что бы это могло быть? Я знал, что у него были поистине железные нервы, но когда тебя со всех сторон окружают непреодолимые препятствия, стоит ли так безоглядно уповать на собственную сообразительность, самообладание и тому подобные качества?