Макс Брэнд - Возмутитель спокойствия

— Чип! — сказал он.

— Нет, — возразил я. — Чип никогда не совершил бы такую подлость. Только не Чип! Мы с ним напарники.

Тогда шериф решил изменить тактику и спросил:

— Я ирландец?

— Да, — подтвердил я.

— Я знаю ирландцев? — задал он следующий вопрос.

— Должен бы, — согласился я.

— Я говорил, что ирландская кровь — это гремучая смесь? — продолжал упорствовать он, свирепо вращая глазами.

— Вообще-то, да.

— И что благородство ей чуждо?

— Ага, — утвердительно кивнул я.

— Это дело рук Чипа, — авторитетно заявил шериф. — Ему знакомы лишь два чувства — слепое обожание и ненависть. Обожает он только своего дружка, Уотерса. А на всех остальных ему просто наплевать.

Я с сомнением покачал головой.

— Он ведь ещё совсем ребенок, — робко возразил я. — Он не мог этого сделать. Просто не посмел бы.

— Еще как посмел бы, — махнул рукой шериф. — У него сердце и душа ирландца.

Я слушал шерифа, и мне казалось, что должно существовать какое-то другое объяснение случившемуся, но сознание снова и снова подбрасывало мне всю ту же мысль. Это сделал Чип. У него были все основания для того, чтобы досадить шерифу, а если в это время поблизости оказался я — ну и что, какая разница?

Меня обуял гнев, я скрипел зубами и очень жалел, что не могу добраться до маленького поганца. Я был готов собственноручно свернуть ему шею, чтобы хотя бы одним подлецом в мире стало меньше.

— Это сделал Чип, — уже в который раз произнес шериф. — Чип побывал здесь и устроил этот бардак. И даже не посчитался с тем, что я в свое время мог бы запросто упечь его за решетку, но не сделал этого. Например, в тот раз, когда отправил туда Уотерса. Чип мог запросто оказаться в каталажке вместе с ним, но я пожалел его. И вот так-то он отплатил мне за это.

Слушать эти рассуждения шерифа было довольно интересно — он говорил тихо, растягивая слова, и его хрипловатый голос дрожал от жажды и избытка эмоций. Я слушал его обличительные речи, наблюдая за тем, как стремительно меняет выражение его бульдожья физиономия, и эти откровения шерифа произвели на меня столь глубокое впечатление, что и думать забыл о том, что мне нестерпимо хочется пить.

Прошло ещё какое-то время, прежде, чем мы обдумали случившееся и перебросились несколькими фразами по этому поводу, так как обсуждать было особенно и нечего. Все было ясно и так.

Наша задача состояла в том, чтобы добраться от Студеных Ключей — теперь само это название было пыткой — до другого источника. А, надо заметить, что ближайший источник находился в семидесяти милях пути от нас.

Семьдесят миль тащиться по пескам! Целых семьдесят миль! Чтобы добраться туда, нам придется идти весь день и всю ночь и большую часть следующего дня. И, если повезет, то в конце этого перехода мы окажемся у небольшой лужицы, из которой можно будет сделать несколько глотков мутной, соленой воды.

Я хотел облизать губы, но не стал этого делать. Просто слегка сжал их, позволяя капельке слюны выступить наружу.

Мы сидели в некоем подобии тени, отбрасываемой одним из перевернутых валунов, и решали, в каком направлении нам продвигаться теперь. Я довольно хорошо знал эти места, и поэтому в конце концов было принято решение взять курс на долину, где находился источник, который якобы никогда не пересыхал.

Затем мы встали, зарыли в песок сумку с деньгами и тронулись в путь.

Пусть вас не удивляет, что я так равнодушно говорю об этом.

Шерифа денежный вопрос тоже больше совсем не занимал. Единственное, что волновало нас тогда, так это семьдесят миль пути через пески — хватит ли сил дойти? Для нас обоих это было далеко не первым жизненным испытанием. Мы знали, что такое пустыня, и были настроены отнюдь не романтично. Всего несколько порывов этого раскаленного, сухого ветра выпьет из наг последние соки; и тогда мы умрем.

И дело было вовсе не в физических страданиях. Зной действовал больше на сознание, чем на плоть. Солнце могло лишь обжечь тело, но куда мучительнее чувствовать, как рассудком начинает завладевать страх и отчаяние. От этого можно было сойти с ума.

Поэтому уж можете мне поверить, что мы ни минуты не раздумывая запрятали четверть миллиона долларов под обломки камней, оставшихся на месте Студеных Ключей. И зашагали прочь, так ни разу и не оглянувшись. Винтовка осталась покоиться в земле вместе с деньгами. Не имело смысла тащить на себе эту бесполезную ношу. Мы захватили с собой лишь немного соли и вяленого мяса; а из оружия у шерифа остался лишь охотничий нож — и вовсе не потому, что он собирался пустить его в ход, а просто потому, что ему, наверное, просто было бы не по себе и он чувствовал бы себя не вполне одетым, потеряв возможность изредка касаться рукой его рукоятки.