Валерий Большаков - Помор

— Спокойной ночи… — пробормотал князь и послушно лёг. В душе его, где царила любовь и жила печаль, зародилась надежда.

…Потихоньку-полегоньку караван добрался до Форт-Холла, где Кэп Гриффин объявил трёхдневный отдых. Прошло три дня — и снова в путь. Фургоны катились мимо Большого Солёного озера, одолевали безводные пустыни и горы Сьерра-Невады, пока, наконец, не добрались в октябре месяце до Сакраменто.

Жизнь в этом городишке кипела и бурлила. Люди, больные «золотой лихорадкой», тысячами копошились на склонах, махая кирками, толпами промывали песок на речках. Американцы, китайцы, канаки с Сандвичевых островов, [120] Так тогда называли Гавайи. мексиканцы — все подряд ожесточённо рыли землю в поисках самородков. Иные сказочно богатели, подстёгивая в соседях-неудачниках желание озолотиться.

Наживались, как всегда, торгаши и кабатчики, да ещё бандиты — грабежи и убийства были обычным делом. Сан-Франциско опустел — все ринулись за драгметаллом. Матросы сбегали с кораблей целыми экипажами. Переселенцы со всего света устремились в Калифорнию, околдованные золотым миражом.

Но Фёдор Чуга не подхватил всеобщее поветрие — его мулы повлекли «конестогу» мимо и дальше, к Форт-Россу.

Следом двигался фургон семьи Турениных — князь обвенчался с Марион в Сакраменто. И насколько же приятней было править лошадьми, когда под боком любимая женщина!

Помор покосился на Ларедо, сидевшего рядом с ним на облучке, и вздохнул.

— Вот тебе и весь сказ… — проворчал он.

— Чего? — не понял Шейн.

— Ничего, — буркнул Чуга. — Езжай давай…

Дорога пролегала по сказочно красивому лесу, виляла по горному серпантину, тянулась вдоль реки Славянки с поросшими вереском обрывистыми берегами.

Фёдор пересел на чалого и ехал впереди тряских фургонов. По правую руку шагал Князев гнедок.

— Места-то какие… — шумно вздохнул Чуга. — Как же это можно было, от таких-то краёв отступиться? Эх, не везёт нам с царями! Иоанн Васильевич земли собирал, Годунов до Енисея границу продвинул. И Пётр Алексеевич постарался, и даже Екатерина, уж на что баба, а турка потеснила. Эти же… Тьфу!

Туренин хмуро покивал головой.

— Мой отец помер на Аляске, — проговорил он. — Селение там есть такое, Уналашка называется. Уналашка, Новоархангельск, Кынговей, Павловская гавань, Николаевский редут, Нулато, Новороссийск, [121] Новороссийск (или Славороссия ) — крепость на юге Аляски, у залива Якутат. Якутат… Это всё мы на Аляске понастроили! Да что Аляска, когда три наших крепости на Сандвичевых островах воздвигнуты были! И где это всё? Не нужно императорам, чтобы Россия прирастала Америкой, им и без того живётся не худо… — Помолчав, князь продолжил глуховатым голосом: — Отец мой со всеми на Сенатской площади стоял. Это были молодые офицеры, прогнавшие Наполеона — и вкусившие европейских свобод. Их возмущало тупое самодержавие и унижение крепостных, они хотели провозгласить Российскую Федерацию из тринадцати держав и двух областей, да чтобы правили государством Народное вече и Державная дума. [122] Из проектов конституции декабристов Н. Муравьёва и П. Пестеля. Даже столицу перенести хотели в Нижний Новгород, славный тягою к вольности, а императора сослать сюда, в Форт-Росс… [123] Это предложение выдвинул К. Рылеев. — Павел вздохнул и добавил с горечью: — Ничего, однако, из задуманного не свершилось, не взошла «звезда пленительного счастья»! Отец угодил на каторгу, потом его, больного, отправили на поселение в Уналашку. Помню, забрели мы с ним однажды в лес, вышли к реке, а там здоровущие медведи лососей ловят. Отец, хоть и не стар был, а уже седой весь и выправку гвардейскую растерял по рудникам, горбился всё… Постоял он, посмотрел на зверюг и говорит: «У меня была мечта — простереть свет Отечества нашего до Калифорнии и Сандвичевых островов. [124] К началу XIX века Россия владела не только Аляской. Её колонии возникли в Калифорнии, тогда ещё испанской, и на Гавайских островах. К сожалению, политика самодержавия не позволила этим анклавам расширить границы, чтобы слиться в единую Русскую Америку. Быть бы здесь четырнадцатой державе нашей, Американской, да не выйдет уже ничего…» День прошёл, и отец скончался. А я поклялся тогда, что ноги моей не будет на земле предков.

— Понимаю… — проворчал Чуга.

Они проехали ещё с полверсты и оказались на перепутье. Навстречу катила коляска-бакборд, [125] Бакборд — лёгкая четырёхколесная повозка, кузов которой опирается на оси через длинные упругие доски (вместо рессор); на платформе имеется сиденье для кучера и низкие борта из металлических прутьев, к которым привязывают груз; на бакбордах ездили ранчеро, сельские почтальоны, врачи, торговцы и т. п. запряжённая сивой кобылой в яблоках. На козлах сидел представительный мужчина в годах, одетый в чёрный суконный костюм. Того же цвета ковбойская шляпа бросала тень на его брыластые щёки.