Дороти Джонсон: Пропавшая сестра

Конечно, Бесси знала, что воссоединилась со своей белой семьей, но казалось, это ее мало волновало. Она была бесконечно грустна, совершенно погружена в свои мысли. Спросила только:

— Мэри?

Тетя Маргарет едва не заплакала от радости и принялась объяснять:

— Сестра Мэри живет далеко отсюда, она сейчас нездорова, но как только соберется с силами, сразу же приедет. Дорогая наша сестра Мэри!

Переводчик перевел, и больше Бесси ничего не говорила. Имя старшей сестры, сохраненное ею в памяти, было единственным понятным словом, произнесенным ее устами в нашем доме.

Когда тетушки, не переставая что-то говорить, повели Бесси в ее комнату, одна из них спросила:

— А где же ее вещи?

Никаких вещей, никакого багажа. Кроме одежды, что на ней, у тети Бесси вообще ничего больше не было. Пока сестры суетились, бегали туда-сюда то за расческой, то за другой ерундой, она стояла посреди комнаты ссутулившись, неподвижно, как статуя, молчаливо и настороже. Вот ее тюрьма. Ну что ж, она перенесет и это.

— Может, завтра поведем ее в магазин и посмотрим, что она выберет? — предложила тетя Ханна.

— Ни к чему спешить, — задумчиво проговорила тетя Маргарет. До нее начинало доходить, что эта новая сестра еще задаст ей хлопот. Но мне кажется, тетя Маргарет так никогда и не переставала надеяться, что в один прекрасный день Бесси вдруг перестанет быть чужой, прекратит свое упрямое запирательство и поведет за чашкой чая в гостиной долгий разговор о своей жизни среди индейцев.

Наконец моя индейская тетушка приучилась сидеть у себя в комнате на стуле. Она редко покидала стены своей комнаты, к вящему облегчению сестер. Тетя Бесси часами стояла перед окном, поднятым едва на фут. несмотря на все попытки дяди Чарли сдвинуть раму выше. И неизменно была обута в мокасины. Она не могла влезть ни в одни купленные туфли, но, похоже, дорожила ими.

Конечно, тетушки так и не решились вывести ее в магазин. Они сшили ей пару платьев, и, когда объяснили ей жестами, осыпав при том целым ливнем слов, что нужно переодеться, тетя Бесси повиновалась.

Почти все время она простаивала у окна, что смотрело на далекие синие горы за равниной. Установив это, я повадился играть во дворе, откуда мог беспрепятственно разглядывать тетю Бесси. Она никогда мне не улыбалась этак по-родственному, но порой задумчиво, как бы оценивающе, посматривала на меня. Выполняя разные акробатические трюки, вроде хождения на руках, я мог привлечь ее внимание. И мне оно почему-то было дорого.

Выражение ее лица менялось нечасто. Но дважды я видел на нем явное неодобрение. Первый раз, когда одна из тетушек привычно шлепнула меня. Шлепок я вполне заслужил, но индейцы детей вовсе не бьют. Думаю, тетю Бесси потрясло открытие, что белые так учат своих детей. А другой раз неодобрение заслужил уже я сам, когда капризным ребяческим тоном отвечал на чье-то замечание.

Сестры тети Бесси и моя мама по очереди проводили каждый день по полчаса с нею во исполнение своего христианского долга. За общим столом Бесси никогда не обедала.

Когда подошла мамина очередь, она попыталась было отказаться: «Боюсь, расплачусь», — говорила она. Но тетя Маргарет все же настояла.

Я прятался в зале за спиной у матери. Бесси что-то сказала, потом настойчиво повторила, пока мама не догадалась, чего та хочет. Она подозвала меня, а когда я подошел и встал рядом, обняла за талию. Тетя Бесси согласно кивнула. Ее поняли верно.

После мама сказала мне:

— Ты ей нравишься. И мне тоже.

И поцеловала меня.

— А она мне нет. Чудная, — недовольно пробурчал я.

Мама объяснила:

— Просто грустная пожилая женщина. И знаешь, у нее тоже был прежде маленький мальчик.

— А что с ним сталось?

— Он вырос и стал воином. Думаю, она гордилась сыном. А теперь военные держат его где-то под стражей. Он наполовину индеец. И был опасным человеком.

Он, действительно, был опасным, и к тому же гордым человеком — настоящим вождем, орлом, которому военным удалось-таки, наконец, подрезать крылья.

Мать с тетей Бесси объединяло, что каждая имела сына. Остальные тетки были бездетны.

Большая суматоха заварилась вокруг идеи сфотографировать тетю Бесси. Сестры, упорно и энергично стремившиеся сделать из нее настоящего члена семьи, желали заполучить ее карточку в семейный альбом. Правительству ее фотография также была по каким-то причинам необходима: вероятно, кто-то посчитал, что возвращение семье украденного ребенка — случай исторической важности.