Генри Уилл - Золото Маккенны

— Ха! Еще бы! Все падре — лживые собаки. Они спят с монашками, крутят мозги детишкам, отбирают деньги у бедняков и отсылают их папе в Рим, — в общем все это так дурно пахнет, что честному разбойнику стало бы дурно. Нет уж, спасибо, лучше спокойно убивать и грабить!..

— Видимо, — сказал Маккенна, — ты в душе — революционер; подобные мысли высказывал небезызвестный тебе Бенито Хуарес.

— Я всегда так говорил, — уперся Пелон. — У этого Бенито мозги работали, что надо! Он был настоящим воином. А тебе известно, что в нем текла индейская кровь?

— Он был чистокровным индейцем, — ответил Маккенна. — Особенно во всем, что касалось церкви. Но ты, Пелон, меня не так понял. Я не собирался узнавать, как ты относишься к религии в целом. Хотел лишь спросить, знакомо ли тебе учение некоего Христа?

— Христа?

— Ну, да.

— То есть, Хесуса, сына Марии?

— А что, есть и другие?

— А ты католик, Маккенна?

— Нет.

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Пелон, ты можешь ответить на простейший вопрос?

— Конечно. Ты что меня дураком считаешь?

— Ни в коем случае. Давай вернемся к нашей теме. Тебе известно, что Иисус учил, что плохому человеку никогда не поздно стать хорошим?

Пелон запрокинул огромную голову и захохотал.

— Ох, уж этот мне Хесус! — сказал он. — Хотелось бы мне, чтобы он проехал несколько сотен миль в моем седле. И тогда бы вспомнил, что говорил Бенито Хуарес: доброго изображать легко.

Маккенна кивнул. Он все больше и больше удивлялся, открывая в жестоком бандите укромные уголки и трещины, в которых прятался незаурядный ум, и эти открытия внушали уверенность, что в конце концов ему удастся использовать лучшую сторону натуры Пелона, если, конечно, он сможет засечь точное ее местоположение.

— Хефе, — сказал он, — неужели в мире нет ничего, что бы ты любил? О чем бы жалел?

— Еще бы! — бандит грохнул шотландца по плечу. — Люблю виски, мягкую постель и толстых молодух. — Ты что, Маккенна? Да я жалею о тыще миллионов утерянных возможностей!

— Нет, Пелон. Я не о том. Неужели нет человека или идеи, из-за которой тебе бы стало тошно на этом свете, захотелось бы выть от тоски, измучаться, но попытаться все переделать?

— А каким это образом, компадре, я могу что-то там переделать? Я обхитрил белого лейтенанта и тридцать его черномазых рейнджеров, вместе с молодой скотинкой — апачской ищейкой и теперь свободно еду в великолепный рассвет, к источнику с хорошей водой, туда, где можно отдохнуть и выпить горячего кофе, причем еду в компании отличных мужчин и даже женщин, которые возьмут на себя заботу обо всей «домашней» работе. Пойми, друг мой, ведь именно ты абсолютно ничего не понимаешь в этой прекрасной жизни. Если бы, кроме всего перечисленного, мне светило еще что-нибудь, я бы просто свихнулся. А ведь, Господи прости, мы ни слова не сказали о золоте, которое ждет нас в каньоне Дель Оро! Маккенна, ты просто старая баба! Вам бы с Хесусом не помешало поучиться жизни у меня. Ведь именно вы, а не Пелон Лопес, талдычите о том, что жизнь — дерьмо!

Глен Маккенна, набычившись, покачал головой.

— Когда-нибудь, Пелон, — сказал он, — я отыщу твою «ахиллесову пяту». Я знаю, что она есть. И верю — с первого дня, как мы встретились, что смогу ее найти. Мы, шотландцы, народ упрямый!..

— Как и мы — сонорцы, — отозвался Пелон. — Больше всего мне хочется, чтобы ты поскорее заткнулся: и так наболтал черт знает чего.

— Как угодно, — покорно произнес Маккенна. — Но остался вопрос, который мне необходимо тебе задать, хефе: по делу. Можно?

— Ну, конечно. Для дела время всегда отыщется. Я, насколько тебе известно, — деловой человек.

— Ладно, ладно. В общем это относительно твоей сестры. Понимаешь, о чем я. Не хотелось быть бестактным…

— Разумеется, понимаю. Какого черта? Думаешь, я слепой? Говорил же я тебе, что ты запал ей в душу. Говорил? А говорил, что придется-таки ее взять? Говорил? Так в чем, черт побери, дело? Ты что — девственник?

— Я не об этом, — сказал Маккенна. — Ты видел, как она смотрит на белую девушку? Я боюсь за жизнь Фрэнчи.

— И я ничуть не меньше.

— Тогда сделай что-нибудь, Пелон, — попросил бородач, дивясь столь пылкому признанию. — Ты же не можешь позволить ей убить девушку. Прикажи Салли по крайней мере держаться от Фрэнчи подальше. Хотя бы это…

Пелон беспомощно пожал плечищами.

— Тут, омбре, — сказал он, — я тебе ничем помочь не могу. Мне бы самому не хотелось, чтобы белой малютке перерезали глотку. Но защитить ее я не в силах. Тут твое дело. Ты единственный человек на свете, который может удержать Салли в стороне от девчонки.