Генри Каттнер - Золотое яблоко

—Кажется ,из этого можно сделать отличную статью, — толкнув мне папку, сказал Макдэниэлс. — Скажи мне, что думаешь. Из Лондона привезли одну очень интересную находку...

— Чушь, — сказал я. — Такое каждый день происходит.

— Прошу тебя. — Его бледное лицо снова повернулось к лежащей перед ним газете.

— Ну...

Я протянул руку и лениво открыл папку. Деньги лишними не бывают, а мне этой ночью все равно было нечего делать. Голубые сумерки нью-йоркской осени переходили за окнами «Хроники» в ветреную ночь, по телеграфу не приходило никаких новостей, а идти домой мне пока что не очень-то хотелось. Так что я просмотрел папку из хранилища.

Ничего особенного она мне не рассказала, — обычная музейная чепуха. Вроде бы когда-то в средних веках неизвестный мастер сделал помандер [1] Помандер — ароматический шарик (как средство против инфекции) (прим. перев.) — полый, золотой ароматический шарик, инкрустированный полудрагоценными камнями. Говорили, что в своем роде это был шедевр, что его создатель был так же хорош, как и Челлини. В полом шарике, среди искусной резьбы, скрывалась хитроумная потайная защелка. Она оказалась скрытой так хорошо, что способ открытия шарика был утерян, предположительно, до 1890-го года или около того, когда какой-то музейный смотритель — собственно, тот, кто и написал эту заметку, — взял сосуд на выставку и решил попробовать открыть его. Несмотря на то, что он был специалистом в своем деле, это заняло у него несколько недель. Но смотритель нашел скрытую защелку и нарисовал схему, показывающую, как ею воспользоваться. По неразборчивой записи на папке, я понял, что мы купили статью смотрителя и его схему, но так и не напечатали ее.

В статье шла речь о древней истории, о том, что золотой шарик время от времени упоминался в древних рукописях. Его называли Золотое Яблоко — помандер, кажется, переводится, как яблоко — и оно, несомненно, стоило больших денег, как из-за тонкой работы, так и из-за стоимости материалов. И это все.

— И что? — спросил я Макдэниэлса.

Он даже не поднял голову.

— Какой-то парень по имени Аргил прилетел сюда на самолете. Кажется, он пережил бомбежку в Лондоне. Он прибыл к нам на восстановление и захватил с собой реликвию. Вот адрес. — Испачканная краской рука пододвинула ко мне обрывок бумаги. — Хочешь узнать, что тут можно нарыть?

Я ответил, что хочу, и потянулся к телефону. Телефонистка соединила меня с Аргилом, и, когда я сказал ему, кто я такой и что мне нужно, он удивил меня, предложив немедленно приехать к нему. Это была удача. Так что я сунул статью смотрителя в карман и направился к соблюдавшему светомаскировку Гранд Централу — Центральному вокзалу — с парой наточенных карандашей и пачкой старых конвертов в качестве блокнота. Многого я не ожидал.

Я сел на линию «Лексингтон-авеню», но как только вышел на станции 86-ой улицы, услышал вдалеке завывание сирен синей тревоги.

— Ох-ох, — сказал я и прибавил шагу, надеясь добраться до дома Аргила прежде, чем придется искать убежище. Вой сирен становился все громче и громче, потому что к хору присоединялись все новые громкоговорители. Я едва успел. Аргил жил в большом доме рядом с Центральным Парком, и уличные фонари выключились, пока я поднимался на лифте, а вместе с переходом тревоги на второй уровень полностью отключили освещение.

В коридоре на двенадцатом этаже, где располагалась квартира Аргила, было темно. Через большие окна в обоих концах коридора виднелись спальные районы Нью-Йорка, превращающиеся из сверкающих утесов в черные силуэты на фоне неба. И это все, что я мог увидеть. Я не знал, куда идти дальше. Затем где-то открылась дверь.

— Мистер Расселл? — спросил чей-то голос. — По телефону сказали, что вы уже едете. Я Аргил.

— Хорошо. Где вы? Я ничего не вижу...

— Шагайте вперед, — вот сюда. — Меня схватила сильная рука. — Заходите, но осторожнее. Тут беспорядок, — я еще не распаковал вещи. Свет я тоже не могу включить — нет штор, черт побери.

Я услышал, как Аргил обо что-то запнулся. — Будьте осторожны, — со смешком сказал он, — не запнитесь о коробку. Вот мы и на месте. Прямо за вами кресло. Через несколько минут глаза привыкнут к темноте и сможете все увидеть. Осторожно, сейчас я включу лампочку.

Я прищурился, но с большим трудом разглядел ее — обычная крошечнаяя лампочка, используемая при светомаскировке, которая, казалось, была нужна лишь для того, чтобы сделать черное чуть менее черным. В ее почти невидимом свете я сумел едва разглядеть мебель и очертания моего спутника, казавшегося худощавым, — в такой темноте я не мог сказать что-либо еще.