Луис Ламур - Ручей повешенной женщины

— И все же тебе следует обзавестись собственным хозяйством. Например, на каком-нибудь из тех ручьев, о которых ты мне рассказывал.

— Вся проблема в том, — проговорил я, — что на те ручьи гоняют свои стада владельцы крупных ранчо. И они не станут любезничать с теми, кто посмеет присосаться к их воде.

— Чтобы скопить деньжат, тебе нужно позаботиться а фасаде, — заявил Эдди.

— О каком еще фасаде?

— Да об одежке, вот о чем. Раздобудь себе пару новых сапогов и не забывай как следует чистить их. Купи новую шляпу. А может, даже и костюм. Будешь выглядеть так, словно у тебя куча денег. Так доллары сами к тебе поплывут.

— Знавал я одного парня, Эдди, который рассуждал точно так же. Он обзавелся разным барахлом да еще впридачу новым конем и седлом. Так вот его повесили…

— Повесили?

— Вот именно. В окрестностях стал пропадать скот. Потому все и заинтересовались: откуда у этого ковбоя взялись деньги на обновки? Словом, выволокли из города и повесили на мосту.

— А он, что же, не возражал?

— А что толку-то? Он взглянул на воду под мостом и попросил их затянуть узел покрепче, — мол, не умею плавать…

Вскоре выяснилось, что Гранвилл Стюарт, владелец одного из самых крупных ранчо в Монтане, тоже находился в городе. Он остановил меня на улице и предложил работу. Но загвоздка состояла в том, что мне бы предстояло провести всю зиму в отдаленном лагере на пару с Пауэллом Ландаски… его тоже звали Пайком.

На всей границе не найти лучшего напарника, чем он. Пайк был мастером на все руки: и ковбоем, и охотником, и звероловом, и даже лесорубом. Кроме того, он слыл одним из лучших борцов. Только вот характер у него — точно порох. Так что мы с ним непременно перегрызлись бы.

Про него рассказывали сотни всевозможных историй. Например, о том, как он заявился в лагерь индейцев со старенькой винтовкой в руках. Индейцы решили, что на такое способен только сумасшедший и не тронули его. А в другой раз индейская пуля угодила ему в лицо. Пайк поскакал за доктором, но сломанная челюсть так зверски болела, что он попросту взял и вырвал добрый кусок челюсти вместе с костью — такой большой, что на нем помещалось два зуба. Правда, я не знаю, стало ли ему после этого легче.

В результате мы с Эдди вернулись к Чарли Брауну и снова навалились на тушеное мясо. Мы пожирали его с такой жадностью, что Чарли не удержался и спросил:

— Снова на мели, Пронто?

— А когда я был не на мели?

— Но долги ты всегда отдавал. — Чарли оперся о стойку бара. — Слушай, Пронто, может, тебе нужно немного деньжат? Могу подбросить.

— Спать мы можем и в конюшне, — отозвался я. — А есть будем у тебя, покуда ты нас не вышвырнешь. Нам бы только побыстрее работу подыскать…

Чарли с минуту помолчал, а потом сказал:

— Знаешь, Пронто, я собираюсь втянуть тебя в одно дело, хотя вовсе не уверен, что ты будешь мне за это благодарен. Биллу Джастину нужны двое для работы в лагере на ручье Повешенной Женщины.

— А что там плохого?

Он внимательно посмотрел на меня, но промолчал. Лишь минуты через две наконец проговорил:

— Ну-ка, ребятки, подойдите ближе к стойке.

Хотя в салуне, кроме нас, никого не было, но он, видать, все же опасался чужих ушей. Он налил нам по чашке кофе и перегнулся через стойку, опершись о нее локтями.

— Пронто, в этих краях в любую минуту жди неприятностей. Только глупец этого не видит. И неприятности могут начаться именно на ручье Повешенной Женщины… Вот почему место свободно.

Я оглянулся на Эдди.

— Что скажешь, парень? Зима, похоже, выдастся холодной, а там хоть за дровами не придется далеко ходить.

— У меня вся жизнь — сплошные неприятности, — заявил Эдди, — так что мне не привыкать.

— Чарли, скажи Биллу Джастину, что он заполучил двух бравых парней. Мы согласны.

Допив кофе, мы направились к выходу.

И в тот же миг дверь распахнулась, и на пороге появился высоченный ковбой, полностью загородивший дверной проем своими могучими плечами. Хоган работал на «Бриллиантовом Р» — грузил в вагоны скот, предназначенный для отправки. А дрался он так, что только щепки летели.

— Провалиться мне на этом месте! — расплылся он в широкой ухмылке. — Да ведь это тот малыш, что так любит подраться

На самом-то деле я вовсе не такой уж малыш. Во мне пять футов и десять дюймов росту, а вешу я сто семьдесят фунтов. Но рядом с Хоганом меня и в самом деле можно было принять за малыша.

А салун между тем наполнялся народом. Многие подзадоривали Хогана, надеясь, видно, поглазеть на драку. Ну что ж, и я давно не развлекался.