Луис Ламур - Такер

В тот день было прохладно, и я надел короткую толстую шерстяную куртку. В ней я и въехал во двор почтовой станции. Близился вечер, и я уже присматривал место для лагеря. Эта станция лежала посреди голой равнины, с одним лишь тополем во дворе: просто каменный загон, каменный дом и тропинка до дверей.

Во дворе была поилка, и я подъехал к ней. Из дверей дома выглянул человек и вышел на крыльцо.

— Привет! Проездом или остановитесь?

— Возможно. У вас найдется чего-нибудь перекусить?

— А как же. У меня тут появилась новая кухарка, то есть если она решит остаться здесь. Я, собственно, чего и вышел. Она хочет купить лошадку. Так я бы был очень признателен, если бы вы ей не продали. А то, я гляжу, у вас одна лишняя.

— Мне они нужны обе.

Я привязал коней, причем, обдумав его слова, привязал покрепче. Если кому-то сильно хочется добыть лошадь, незачем его искушать.

Смотритель прошел в дом вперед меня и крикнул с порога:

— Руби, у нас к ужину гость!

Это была Руби Шоу.

Мы увидели друг друга одновременно, и ее лицо окаменело. Она начала ругаться, а уж ругаться она умела лучше, чем любой погонщик мулов. Я слушал с минуту, а потом сказал:

— Мистер, я не останусь ужинать, и вам бы не советовал есть ее готовку. Последний из ее клиентов сейчас умирает от отравления мышьяком.

— Будь ты проклят! — Она выплевывала в меня слова. — Иди ты к дьяволу! Ты превратил хорошего мужика в подлую свинью!

— Нет, — сказал я, — ты сама его испортила.

Я повернулся и пошел к лошадям, а смотритель побежал за мной следом.

— Что вы имели в виду? Вы ее знаете?

— Ее зовут Руби Шоу. Она должна была ехать вместе с одним человеком. Что с ним случилось?

— Он уехал, как только она заснула. По-моему, ему было плохо. Он стоял вот тут, где вы сейчас стоите, держась за живот, весь скрюченный от боли. Я спросил его, как быть с дамой, а он сказал: «Хоть с маслом ее ешь, хоть масло пахтай», — и исчез. И ее лошадь тоже забрал.

Отвязывая коней, я с тоской представил себе холодную ночевку на голой земле где-нибудь в горах, но тем не менее вскочил в седло и уехал прочь.

Руби Шоу вышла на крыльцо и долго выкрикивала мне вслед ругательства, но я не обернулся.

Если Боб Хеселтайн и вправду собирался укрыться в горах возле Теллурида, то ему не мешало бы поторопиться. Сезон подходил к концу, а зимой в этом краю сугробы наметает выше крыши. Между тем, засев однажды в этих горах, он вынужден будет оставаться там до весны, если только он не мастер по ходьбе на лыжах или снегоступах.

Я ни разу в жизни не пробовал ходить на лыжах, но почтальоны в горных районах издавна пользуются ими. В Калифорнии я знавал одного человека по прозвищу Снегоступ Томсон, который сделал себе имя, доставляя почту на этих самых снегоступах.

В воздухе уже становилось свежо. Это навело меня на мысли о пристанище на зиму. Если я хотел увидеть Вашти до того, как полетят снежинки, то мне следовало забыть о Хеселтайне и не терять времени зря.

Листья начали сворачиваться от утренних морозов, и на склонах гор засверкали золотые брызги осиновых крон. Густые осинники струились вниз по крутым откосам, словно земля решила отдать все свое золото в жаждущие его руки людей, и это золото было сразу для всех — стоит только взглянуть и полюбоваться. Такое богатство не растрачивается и не тускнеет с годами; оно живет в памяти и оживает с приходом новой осени.

Я ехал домой, погруженный в свои мысли. Домой? Ну что ж, для меня дом — там, где Вашти, хотя я и не сразу это понял. Вопрос лишь в том, где теперь Вашти? И вспоминает ли она обо мне так же, как я о ней?

Сколько раз, мотаясь по стране, я встречал людей, которые осели на выбранном месте, чтобы завести свое дело. И только я один все гонялся за парой воришек, вместо того чтобы построить что-нибудь свое.

Люди находили свое место на ранчо, фермах, рудниках. Они делали себе имя, как те янки, что первыми прибыли в Калифорнию; и этих людей будут уважать через много лет, когда от нынешнего времени останется только память… Только память, но не пример для подражания.

Да, славно ехать по прерии, распевая песни под ясным солнцем, но я слишком много повидал потрепанных кочевой жизнью стариков, сидящих в своих лохмотьях на чужом крыльце, и не стремился стать одним из них.

А как же те, кто работает не покладая рук, строя свое будущее? Можете не сомневаться — я их уважаю. Они — во всяком случае, большинство из них — отроят, открывают новые земли, облегчают жизнь тем, кто придет следом. Они берут на себя самую тяжелую часть работы — прокладывают пути, роют шахты, копают колодцы, стерегут скот, строят железные дороги. Я искренне хотел внести свой вклад в общее дело обустройства страны, но я был бы не против и присутствовать при дележке дивидендов.