Джеймс Купер - Поселенцы

Кожаный-Чулокъ встрепенулся, услыхавъ свое имя, и радостная улыбка освѣтила его черты.

— Такъ это въ самомъ дѣлѣ тутъ сказано? живо спросилъ онъ: — Имя мое, имя стараго, честнаго человѣка стоитъ на этомъ камнѣ? Вотъ это дружеская мысль и тѣмъ сильнѣе услаждаетъ мою душу, чѣмъ ближе конецъ мой. Благодарю васъ, дѣти, и да благословитъ васъ за это Богъ.

Елисавета почувствовала, какъ слезы выступали изъ глазъ ея, a Эффингамъ, глубоко тронутый, сказалъ:

— Да, имя стоитъ тутъ на простомъ мраморѣ, но оно должно бы быть высѣчено золотыми буквами.

— Дитя, покажи мнѣ имя! сказалъ Натти съ дѣтскимъ любопытствомъ. — Покажите мнѣ то мѣсто, гдѣ мнѣ старому оказана такая честь.

Эффингамъ схватилъ руку Натти, поставилъ его на означенное мѣсто, и онъ долго смотрѣлъ на него съ большимъ вниманіемъ. Потомъ отошелъ отъ гробницы и сказалъ:

— Это, конечно, справедливо и вы оказали мнѣ большую радость, дѣти! Но, что же написано на гробу моего стараго друга, Чингахгока?

«Здѣсь покоятся кости индѣйскаго главы изъ племени Делаваровъ, извѣстнаго подъ именемъ Чингаггока.»

— Постой! Должно быть Чингахгока, — гахъ, что на нашемъ языкѣ значитъ большая змѣя. Имя надо исправить, ибо индѣйское имя всегда имѣетъ глубокое значеніе.

— Ошибка исправится, Натти; послушайте дальше. «Онъ былъ послѣдній изъ своего народа и не могъ разстаться съ страною своихъ предковъ. Ошибки его были ошибки индѣйца, но добродѣтели — вѣрнаго человѣка».

— Ахъ, Оливеръ, никогда вы не сказали болѣе справедливаго слова. Еслибъ только вы знали его въ молодости. Онъ былъ добръ, вѣренъ, храбръ и прямодушенъ. Но, все равно, время мое пришло, и мнѣ надо идти.

— Идти! съ удивленіемъ спросилъ Эдуардъ: — но куда же?

Кожаный-Чулокъ отвернулся, не отвѣчая, поднялъ съ земли большой узелъ и осторожно взбросилъ его на плечо.

— Вы хотите идти? сказала Елисавета, быстро подойдя къ Натти. — Вамъ болѣе не слѣдуетъ рисковать въ глубокіе лѣса — это положительно неблагоразумно. У него въ мысляхъ вѣрно идти на дальнюю охоту.

— Жена права, Натти, сказалъ Эдуардъ: вѣдь вамъ нѣтъ надобности подвергаться утомленію. Бросьте вашъ узелъ и охотьтесь въ нашемъ сосѣдствѣ, если не можете спокойно оставаться дома.

— Утомленію? съ улыбкой возразилъ Натти. — Это удовольствіе блуждать по лѣсамъ, и даже лучшее, какимъ только я могу пользоваться на землѣ.

— Нѣтъ, вамъ уже нельзя совершать такія дальнія путешествія, сказала Елисавета настоятельно, тронувъ своею нѣжною рукою узелъ Натти. — Онъ хочетъ идти далеко, потому что я чувствую его походный скарбъ и запасную пороховницу. Онъ не долженъ уйти, Оливеръ! Мы должны удержать его! Вспомни только, какъ скоро умеръ отъ этого Чингахгокъ.

— Я зналъ очень хорошо, какъ тяжело разставаться, дѣти мои, сказалъ Натти, качая головой, потому и хотѣлъ, взглянуть только еще разъ на эти гробницы и затѣмъ потихоньку уйти. Я думалъ, что вы не осудите этого, ибо сердце мое остается близъ васъ, хотя бы старое тѣло и блуждало по пустынѣ.

— Но куда же ты собственно хочешь идти? спросилъ Оливеръ, глубоко тронутый.

Старый охотникъ довѣрчиво приблизился и сказалъ:

— Видишь, мой другъ, я слышалъ, что y большихъ озеръ на той сторонѣ есть лучшая охота и что тамъ можно блуждать долгое время, не встрѣтивъ ни одного бѣлаго. Мнѣ уже довольно этой жизни на открытыхъ мѣстахъ, и хотя я глубоко привязанъ къ вамъ, но все-таки меня что-то влечетъ въ лѣса.

— Но развѣ здѣсь не довольно лѣса? спросила Елисавета: — развѣ эти безконечныя рощи не лѣса?

— Ахъ, дитя мое, немного лѣса ничего не значить для человѣка, привыкшаго съ раннихъ лѣтъ къ пустынѣ. Какъ я могу назвать лѣсами нѣсколько деревъ. Хорошъ лѣсъ, гдѣ я каждый день выхожу на новыя поляны. Нѣтъ, я болѣе не могу выдержать съ тѣхъ поръ, какъ потерялъ моего вѣрнаго товарища Чингахгока.

— Все это такъ внезапно, сказала Елисавета съ чувствомъ. — Я думала, что вы навсегда будете жить съ нами и здѣсь умрете. Мы построимъ вамъ хижину, гдѣ вы пожелаете, но не слишкомъ далеко отъ насъ, чтобы мы отъ времени до времени могли видѣть, не терпите ли вы въ чемъ нужды.

— Не заботьтесь обо мнѣ, дѣти! возразилъ Натти. — Я въ рукахъ Бога, который все приводить къ благополучному окончанію. Меня трогаетъ ваше доброе намѣреніе, но нашъ образъ мыслей не сходится. Я люблю лѣса, вы же находите удовольствіе въ обществѣ людей. Каждое созданіе Божіе имѣетъ свое назначеніе, и я созданъ для пустыни. Если вы меня любите, то пустите меня туда, куда влечетъ мое сердце.