Макс Брэнд - Дорогой мести

Оказывается, когда Джонни Таннер узнал, что Говорящий Волк — враг его любимого народа, шайенов, он совершил заклинание. Оно было таким могущественным, что притащило к нему Говорящего Волка через просторы прерии, словно сухой листок, гонимый штормовым ветром. Тогда мальчик отослал своих двух друзей, потому что не хотел, чтобы в сражении их случайно ранило. А когда они ушли, заставил пауни встать из травы. Пауни повиновался, но тут же выстрелил в мальчика, наставив дуло ружья прямо ему в грудь. Но мальчик сильно выдохнул, и пуля от его магического дыхания изменила траекторию полета. Он тоже выстрелил из пистолета в Говорящего Волка и остановил его. Потом нанес ему удар ножом, набросившись на Говорящего Волка, словно стремительный орел с небес.

Неожиданно кто-то закричал:

— Стремительный Орел! Стремительный Орел! Вот его имя!

Возглас кричащего подхватила дюжина других голосов. Толпа орала до тех пор, пока мальчику не показалось, что звезды потухли. И все выкрикивали имя «Стремительный Орел». Джонни понял, что его нарекли этим именем и он будет носить его до тех пор, пока не сотрет каким-нибудь новым подвигом.

Однако ему стало совсем не по себе, когда Рейни, не покраснев от стыда за ложь, сообщил, что это действительно его имя, потому что небесные духи Востока тоже называли мальчика Стремительным Орлом. И, не смущаясь, продолжил рассказ о том, как Стремительный Орел отдал скальп Говорящего Волка и три трупа, которые числились на его счету, шайенам и Сломанному Ножу. Себе же взял лишь коня Говорящего Волка в качестве доказательства, что с этого момента племя пауни его враги.

Ошарашенный такой дикой выдумкой, или, точнее, выдумками, бедный Джонни не знал, в какую сторону бежать. Но неожиданно не смог сделать ни одного движения. Дюжина самых почитаемых воинов, каждый из которых был настоящим великаном в боевой раскраске, схватили его коня за уздечку и, образовав вокруг заслон, вывели его в круг.

Они принудили коня неспешно обойти костер, и тогда все, поднявшись на ноги, начали пляску, в которой участвовало с полдюжины шаманов, один нелепее другого. Позади прыгающих, кружащихся и отбивающих поклоны воинов мальчик увидел ребятишек, которые подпрыгивали, чтобы лучше разглядеть бледнолицего героя, а за ними — женщин. Многие из них поднимали над головами крошечных обнаженных младенцев, чтобы те тоже могли насладиться зрелищем и вспоминали о нем, когда станут воинами. Тела малышей не были такими темно-красными, как у взрослых индейцев. В красноватых отблесках костра они отливали золотом. Вокруг Джонни были только улыбающиеся люди, издающие в приладке безумного веселья радостные восклицания.

Внезапно мальчик как бы отгородился от всего этого. Он не понял, как это случилось, но почему-то оказался в жилище Сломанного Ножа. Рядом был Хэнк Рейни, с нескрываемым удовольствием поглощающий бизонье мясо, которое тушилось в большом котле над костром, разложенным посредине вигвама. Стены его были расписаны странными изображениями синих, алых, желтых и зеленых бизонов, медведей, оленей. Тут же были нарисованы восходящее солнце и свитки, в которых описывались подвиги великих охотников. Сам Сломанный Нож сидел напротив лежанки и курил, не сводя глаз со скальпа, висящего в дыме костра. Статная скво стелила для белых мягкую, просторную постель, а семилетняя девочка стояла между Джонни и костром и во все глаза смотрела на него.

И только одна нотка печали омрачила общее веселье.

Она исходила от старшей дочери Сломанного Ножа. Ей было четырнадцать, но она казалась несколько старше. Это была стройная, как тростинка, и пугливая, словно олень, красивая девочка. Глазами испуганного дикого зверя она смотрела на мальчика, когда он вошел в вигвам, а затем упала на постель и залилась слезами.

Даже Джонни было ясно, что плакала она из-за брата, Взлетающего Ястреба. Звуки ее сдавленных рыданий так и стояли у мальчика в ушах.

Когда неразбериха встречи закончилась, Джонни начал уже ощущать себя человеком дня, заново осознавать собственное достоинство, но рыдания девочки заставили его вспомнить множество неприятных вещей, а главное, что с начала своего путешествия из Нью-Йорка он нисколько не приблизился к украденному револьверу и к Дочери Луны.

В разгар этого беспокойства, думая об отце и бедной тетушке Мэгги, мальчик вдруг снова понял, как это уже неоднократно случалось с ним раньше во время этого продолжительного путешествия, что сама Судьба бросает ему вызов, толкает его неизвестно куда к собственному царственному удовольствию.