Почему я ненавижу фанфики (СИ)

— Я — недостоин, — ответил Никита, поднимая глаза.

Удар был лёгким. Даже не так — небрежным. Словно кто-то стряхнул пыль со шкафа этой странной щеткой, радужной, с дурацким названием…

Как же…

Пипидастром?

Ледяная вода ударилась в спину. Тело моментально сковало в игольчатый болезненный кокон, а в голове зазвенело, да так звонко, будто кто-то держал колокольчик для дворецкого возле уха. Типа, эй, смерть. Принеси нам ещё виски и бутербродов с красной икрой.

На самом деле всё оказалось не так уж страшно, как рисуют любители драм: просто боль, почти обычная, просто холод, просто…

Предательство и преданность. Предательство и преданность. Пять раз повторить — два слова сливаются в одно. Кажется, разница только в людях.

Только в них.

Когда Лёша пер его к берегу, сначала подцепив за капюшон, а потом — под подбородком, Никита смеялся. Смеялся, как смеются новорожденные дети, просто от того, что окружающие творят какую-то хуйню и это кажется забавным до ужаса.

— Дебил, — ржал он, отплевываясь от холодной воды и уткнувшись в Лёшино запястье. Тот крепко держал поперёк шеи, даже когда они оказались на берегу. — Ой, дебил…

Дементьев всё ещё молчал и это молчание грело сильнее любых слов — неодобрительное такое, заботливо-злобное.

Бесконечное молчание.

Было холодно до ужаса. Холодно, мокро, дико, страшно и смешно. Особенно смешно. Пипидастром, сука…

Подняв голову, Никита увидел небо. Звезды были мелкие, словно брызги. Если предположить, что кто-то там наверху каждую ночь открывает шампанское, то всё становится на свои места.

Такая вот Вселенная. Вселенная такая, что один человек может предать и не забыть про преданность, чтобы было о чём вспомнить. Чтобы воздух — горький, тухлый городской воздух вдруг превратился в самый лучший аромат, чтобы биение сердца, минутой назад казавшееся замедляющимся, разогналось до лёгкой ноющей боли в груди.

Чтобы всё, что есть сейчас, козырной картой покрыло всё, что было «до». Бито. Бито, понимаешь, ублюдок ты космический?

— Мне-то насрать, но тебе пневмония зачем? — прохрипел Никита, мелко дрожа.

— Я редко болею, — тихо отозвался Лёша, даже не думая ослаблять захват. Его дрожь чувствовалась даже через два слоя насквозь мокрой верхней одежды. — Не мог упустить шанс искупаться. Погодка отличная.

— Бля, — икнул Никита. — Телефону пиздец.

— Свой я наверху сбросил. Надо бы вернуться.

— И за сигаретами.

— Нет. В баню твои сигареты.

— У тебя есть что взамен пососать? — злобно вбросил Никита, оборачиваясь.

Лёша фыркнул.

— Дома найду.

И всё.

Знаешь что, Вселенная? Катись. Катись нахрен в свою антиматерию с такой хуйней.

И фобии свои с собой забирай, дура.

Комментарий к 25 - Спэшл: новая форма (Лёша/Никита)

Спонсоры безумия:

Stanfour – Song for The Night

Krewella – Broken record

========== 26 - Спэшл: искажение (Лёша/Никита) ==========

Доверие, доверие, доверие.

Доверие.

Что бывает «до»? Типа: одежда, душ, полотенце и возможность десять минут побыть одному.

Кухня была приятная. Не такая, какой Никита мог её представить — иногда казалось, что Дементьев должен обитать в ледяных хоромах, или хотя бы в лаконично-бездушной модной квартире вечно занятого человека. Но у него была самая обычная, заурядная «наследственная» хата, насквозь пропитанная угасшим семейным бытом. Без затейливого дизайна и излишеств, с ленивым косметическим ремонтом.

Всего парочка вещей клеила взгляд — во-первых, коробка с инструментами. Коробка была задвинута под тумбу и что она делала на кухне, Никита не имел ни малейшего понятия.

Во-вторых, пластилин. Пластилин был прохладным. Именно таким, каким он бывает, долго пролежав на холодной поверхности — «омертвевшим», грубым. Ничего особенного. Бесформенный клочок материи с отпечатками.

Никита рискнул дотронуться костяшками пальцев. Затем осторожно отодвинулся, почувствовав подкатывающий к горлу ком. Страха пока не было. Только мутное, неприятное чувство, какое возникает у больных морской болезнью от вида кораблей.

Так близко. Возьми в руки, разогрей, начни сминать, ничего сложного. Только не вспоминать, не думать ни о чем — лепить и всё. Как с сигаретами, только ещё проще.

А Подольский говорил. Говорил, ещё в те времена, когда действительно пытался помочь — не лезь, не лезь и заставь себя забыть.

Любые травмы оставляют на людях шрамы. Если кто-то всё ещё считает, что душевные травмы заживают бесследно — то только идиот, неспособный ни в чём разобраться самостоятельно.