Артур Гайе - Сафари

Когда я, как неуклюжий майский жук, с великим трудом карабкался вверх по обломкам камней, эта пещера показалась мне маленькой по сравнению с тем, какой я ее видел прежде, и Ионатан подтвердил, что «Ньюмба я мунгу» — «Дом божества», как это убежище ими называется, несколько лет тому назад частью провалился. Маргарет, которой я помогал подниматься, услыхав эти слова, тотчас же повернула обратно, заявив мне, что ни за что не будет здесь спать. У нее нет охоты быть заживо погребенной. Я с трудом дышал, и мне особенно тяжело дались те полчаса, когда пришлось уговаривать и убеждать Маргарет, что нельзя спать снаружи при этой ледяной вьюге и десятиградусном морозе. Если бы она настояла на своем, это равнялось бы преднамеренному самоубийству. Она долго упрямилась и нервничала, но все же под конец удалось убедить ее улечься при входе в пещеру, где она была по крайней мере защищена от ветра. Все остальные улеглись, белые и черные вместе, в одну кучу, прижимаясь друг к другу. Разведенный в середине пещеры костер немного согревал холодный воздух этого ледника.

Ночь прошла в тревожной от неимоверного холода дремоте, в тяжелых мучительных снах. Снаружи бушевала вьюга. Сквозь щели и отверстия так сильно продувало, что зола и искры сыпались на нас, а дым временами совсем не давал дышать. Время от времени кто-нибудь из спящих резко вскрикивал во сне или хрипел от недостатка воздуха, как в предсмертной агонии.

Около трех часов утра мы приготовили отвратительный на вкус кофе и около четырех вылезли из пещеры разбитые и нисколько не отдохнувшие.

Ветер улегся, и небо было совершенно чисто. Сонмы ясных звезд, белых и крупных, тихо излучали свой свет. Несмотря на то, что луна уже зашла, было так светло, что моя резко очерченная тень двигалась впереди меня. Я обернулся и с изумлением посмотрел на Венеру. Она висела как большой электрический фонарь на ночном темно-синем небосклоне. Перед нами виднелись ледяные потоки глетчера. Тяжело опираясь на палки, мы с трудом тащились или, вернее говоря, ползли вверх со скоростью улиток.

Каждые тридцать, сорок шагов мы принуждены были то останавливаться, чтобы отдышаться, то садиться по крайней мере на пять минут, чтобы дать успокоиться сердцу, работавшему словно мотор.

Наконец солнце поднялось из моря туч и туманов, и массив Мавенци загорелся ярким пламенем. Огромное туманное облако поднялось из гигантской воронки кратера — вероятно, такой вид имел он во времена своей вулканической молодости. Глетчеры Кибо лежали перед нами бело-голубые и серебристые; глубокие зеленые и синие тени темнели в складках ледяного покрова, а небо было прозрачно, как стекло. Мы довольно круто поднимались по песку и мелким камням к выступу, окружавшему с левой стороны глетчер Ратцеля. Двенадцать лет тому назад этот выступ на склоне был менее резко очерчен. Глетчер тогда спускался ниже и покрывал выступ своими ледяными массами.

Подъем становился все круче, но странно, что сегодня восхождение мне и моим спутникам доставалось легче, чем вчера. Когда мы снова присели при свете сверкающего солнца, нас неожиданно закрыла тучка, с непонятной быстротой появившаяся из пустого пространства, и засыпала наши согнутые спины колючими ледяными иглами. Метель, словно бриллиантовый дождь, играла в косых лучах солнца. Облако повисло на одной из лап ледника. Ионатан посмотрел туда и что-то пробормотал. Честный Думу, несший спотыкаясь мою камеру, внезапно прошептал: «Нахака кабица, бана!» (Я больше не могу, господин!) Осторожно поставив камеру на песок, он бросился во всю длину на землю и натянул свой шерстяной колпак на лицо — движение, которое я часто наблюдал у умирающих аскари. Я дал ему глоток коньяка и сейчас же отослал в пещеру к ожидавшим нас сотоварищам. Камеру взял Ионатан и поплелся с ней вслед за мной. Еще через несколько сот шагов слабый возглас дошел до меня сквозь бесконечную пустоту; это Биена сообщала мне, что сестра ее не может продолжать путь и что она последовала за Думу. Я и Биена продолжали карабкаться вперед. У Ионатана, лицо которого стало пепельно-серым, я забрал камеру и потащил ее дальше.

Я боролся за каждый шаг вперед. У меня опять пошла кровь из носа и горла, а под конец и из ушей. Предо мной возвышалась скала фиолетово-темного песчаника; я хотел взобраться на нее, чтобы впервые снять панораму ледника; но на первом же подъеме у меня потемнело в глазах, и я вместе с моей камерой скатился вниз.

Неизвестно, сколько времени я оставался без сознания. Когда я открыл глаза, то увидел Ионатана, примостившегося немного ниже меня, и услышал его бормотанье. Вероятно он опять читал молитвы. Но Биены я, к великому моему удивлению, не видел нигде. Я стал звать ее и Ионатана, но мой голос был так слаб, что не доходил даже до Ионатана. Тогда с тяжелым сердцем пришлось отказаться от почти достигнутой вершины. Я спустился, скользя на штанах по песку и щебню, и увидел прямо под собой сидящую Биену. Мой крик не достигал ее, но брошенным маленьким камешком я попал в нее. Она встала и медленно подошла ко мне. Лицо ее было бело, как полотно, а губы — сини. Первым делом мы все отпили из бутылки с коньяком, затем я посоветовал девушке пойти обратно, но она отрицательно покачала головой и энергично зашагала вперед.