Глеб Горышин - Глядя в глаза Ладоге

— Со Сталиным я лично не общался. По телефону разговаривал, по ВЧ. Жданов говорил обходительно, вежливо: «Будьте любезны, пожалуйста, в первую очередь отправляйте суда с продовольствием». Ну что же, я выполнял. Говоров отдавал приказы глуховатым голосом, каждое слово выговаривал в отдельности, безо всяких эмоций. Член военного совета Соловьев был грубоват, с ним приходилось спорить. Он приедет в Осияовец, на озере тихо, со мной свяжется и кричит: «Почему судов нет под разгрузкой?» А у нас восточный ветер разгулялся, волну погнал. Через час и там у них заштормит. Послать суда значило их погубить. Сколько мы так потеряли! Я поступал по–своему, по обстановке. Про Мехлиса ходил анекдот. То есть действительно был такой случай… анекдотический. В сорок втором году готовили прорыв блокады, прислали танки, а аккумуляторы к ним где–то застряли в пути. Создалось критическое положение: танки даже с платформ не сгрузить. И тут приходит состав с аккумуляторами для Балтфлота. Мехлис — он был представителем Ставки, его приказы выполнялись безоговорочно — распорядился аккумуляторы сгрузить, отдать танкистам. А аккумуляторы — для подводных лодок, массивные, в танки их не впихнешь. Через голову Мехлиса никто не решался действовать: возражений он не терпел. Даже Мерецков… Сама обстановка заставила…

— Из всех командующих фронтами, — произнес В. С. Чероков, — с которыми мне довелось иметь дело: с Говоровым, Мерецковым, Баграмяном, — легче всего было с Баграмяном, он понимал, что у флота своя специфика. Самое благоприятное впечатление у меня осталось от Рокоссовского. Сразу после войны меня направили в Польшу советником по Военно–морскому флоту. Я приехал в Варшаву, явился к Рокоссовскому в кабинет — он был министром обороны. Рокоссовский вышел из–за стола, сел напротив меня, очень просто, доверительно сказал: «Я во флотских делах ничего не понимаю…» До тех пор я такого не слыхивал от высшего начальства, все всё понимали. «Мне бы хотелось, — сказал Рокоссовский, — чтобы я мог вам вполне доверять».

Виктор Сергеевич Чероков говорил легко, без пауз, обдумывания, напряга памяти, только о существенном, не отвлекаясь на частности:

— Тут как–то меня записали на радио — о войне, о Ладожской флотилии. Я передачу послушал: вроде все правильно, но они от себя допустили одну неточность. Звонят мне: «Ну как, понравилось?» Я им говорю: «Вкралась ошибка, лучше бы без нее». Они: «Какая ошибка?» Я им: «Вы сказали: «легендарный адмирал Чероков». Я не легендарный адмирал, мне за войну даже не дали Героя».

Об Алексее Николаевиче Суханове Виктор Сергеевич Чероков сказал так: Он командовал в нашей флотилии кораблем — небольшим, больших на Ладоге не было, — но и не самым маленьким, пригодным для высадки десанта. Суханов был в бою безупречно храбрым. Помню, высаживали десант, в сорок третьем году. У Суханова па корабле отказал двигатель, ветром его понесло под вражеский огонь. Суханов стоял в рубке абсолютно спокойный, только спрашивал у мотористов: «Ну как, скоро?» Спокойствие командира передавалось команде, двигатель починили, задание выполнили.

В конце лета 1988 года мы с Сухановым поехали в верховья ладожских рек, остановились в том месте, где Капша впадает в Пашу. На мосту постояли. Суханов сказал:

Надо наши самые чистые, самые красивые реки: Пашу, Оять, Капшу сделать заповедными, запретить всякую рубку леса, всякое сельское хозяйство по их берегам. Топляки выловить. Рыбу беречь, как зеницу ока. Заняться рыбоводством на уровне мировых стандартов, а не так, как мы, по–кустарному. Ведь по этим рекам ладожский лосось поднимается на нерест — царская рыба. Если загубим наше богатство, красоту, что детям, внукам оставим?

Обычное в таких случаях, назидающее: «Уловил мысль?» Алексей Николаевич почему–то на этот раз опустил. Он говорил необычным для него, тихим голосом, печальным тоном, будто пожаловался, что на это святое дело его уж не хватит… Такая царила вокруг непробудная тишина, что каждый звук отдавался эхом.

А поехали мы по весьма прискорбному делу… То есть я поехал все с той же мыслью проникнуть в загадку Ладоги: что сталось с озером? как помочь? кто за что отвечает?.. Уже год как еду, более десяти тысяч километров набежало на спидометре моей «Нивы», а отгадка все так же далеко: концы спрятаны в воду, начал не видать. То есть начала те же, какие можно предположить в общей картине кризиса биосферы. Окончания — увы! — не только предвидимы, но и воочию явны. Суханов поохал по колхозному делу, в связи с повальным замором форели в рыбоводческих хозяйствах на Пашозере, в Усть — Капше — от перегрева воды.