Фритьоф Нансен - Через Сибирь

Мы зашли в самую большую избушку. В ней жили восемь мужчин и двое женщин, одна из которых была дочерью рыбака. Спали вповалку на низких нарах. На столе в центре домика горела стеариновая свеча. Мужчины сидели вокруг стола. Одна из женщин высунула голову из-под тряпья с нар, чтобы посмотреть на вошедших.

Мне очень захотелось сфотографировать эту ночную сценку, и хозяева тут же выразили готовность зажечь побольше свеч. Но когда мы стали давать им денег, они ничего не взяли — сказали, что у них так не принято. Это для них было большой честью принимать нас в гостях, тем более если их фотографию напечатают в газете.

Разговаривал с нами в основном еврей. Он всё ещё не был совсем свободным человеком, хотя и отбыл уже свой тюремный срок. Но ему было по-прежнему запрещено уезжать из этой части Сибири, да и по самой Сибири он мог передвигаться только с разрешения властей. За что же его сослали? Кажется, у него в доме нашли революционные прокламации.

Когда же Лорис-Меликов спросил его, почему он не попал под амнистию в связи с юбилеем дома Романовых, он отвечал, что не всегда милосердие правящих распространяется на людей с принципами. Я так понял, что его подозревали в связях с анархистами. Сейчас он работал надсмотрщиком на рыбных промыслах у одного купца из Красноярска.

Когда мы вышли на берег из дома, к нам подошёл второй политический ссыльный и спросил, не зайдём ли мы и к нему. Избушка его была совсем маленькой, он жил там вместе с женщиной, которая занималась ведением домашнего хозяйства. Когда мы вошли, они сидела на лавке, очень похожая на полупустой мешок, и поздоровалась с нами.

Женщина была очень некрасива, не первой молодости и совершенно непривлекательна. Она была наверняка наполовину самоедка, но говорила по-русски очень хорошо и родом была из Гольчихи. Дама была так безобразно толста, что я подумал бы, что она в положении, если бы не её преклонный возраст и безобразная внешность. Скорее всего, она страдала водянкой, потому что вряд ли её толщина объяснялась лишь массами жира. Но впоследствии я видел очень много отвратительно толстых женщин в России, как русских, так и инородцев.

В крошечной горнице горела парафиновая лампа. Комната была настолько мала и с таким низким потолком, что нам пришлось стоять согнувшись рядом друг с другом, но всё было очень чисто и аккуратно. Кровать с пологом была застелена, над маленьким столом в углу висели иконы, плита с самоваром приткнулась в другом углу — за спиной служанки. В комнате было ещё много всяких мелочей.

Сам хозяин был здоровяком выше 6 футов ростом, с мужественным лицом, светлыми усами и голубыми глазами. Они были внимательными и добрыми, казалось, что временами они становились мечтательными и устремлёнными куда-то вдаль. У него был резко очерченный подбородок и большой нос. Лет ему было за тридцать. Казалось, что хозяин заполняет собой всё пространство домика, и я просто глаз не мог отвести от его освещённого лампой лица, когда они с Лорис-Меликовым сидели на табуретках и увлечённо беседовали.

Он отбыл ссылку и уже три года был свободен, но остался здесь, зимой и летом в полном одиночестве. Он должен был накопить денег для возвращения домой и зарабатывал себе на жизнь рыбалкой летом и охотой на песцов и горностаев зимой. Песцов он ловил капканами и силками, а также травил их с помощью стрихнина. Последней зимой он смог добыть 26 песцов и нескольких горностаев. Неплохая добыча, если учесть, что за каждого песца платили 30 рублей (60 крон).

Он рассказывал о России и своём родном Харькове и даже прослезился. Его жена умерла через два года после его ссылки в Сибирь, а детей у них не было. Когда ему наконец удастся вернуться домой, сказал наш хозяин, то он не сможет жить в том же районе Харькова, что и раньше, потому что там живёт женина родня. Он будет жить в другом месте. Газет он не видел уже несколько лет, а известие о войне на Балканах явилось для него настоящей сенсацией.

По законам сибирского гостеприимства служанка подала нам чай в стаканах с цветным узором и хлеб, так что мы должны были выпить по паре стаканов.

Затем мы вышли на свежий воздух. Уже занималась заря, и после того, как мы купили пару пудов свежей рыбы, нас повезли обратно на «Коррект».

Правил лодкой наш гостеприимный великан. И вновь я сидел и любовался им, тем, как он сидит на корме и правит рулевым веслом, спокойно поглядывая по сторонам. Что давало ему вкус к жизни? Быть может, само его одиночество? Или его мечтательные голубые глаза видели что-то в будущем?