Морис Эрцог - Аннапурна

Путаркэ уходит вперед, чтобы подготовить место для лагеря в Тинигаоне. Мы берем продовольствие на восемь дней, и до нашего возвращения у Удо и Террая будет время для того, чтобы подняться на Восточный ледник, в случае, если Кузи и Шац не добьются успеха.

Эти два дня отдыха пришлись весьма кстати: у меня оказалось время для того, чтобы послать письма во Францию, привести в порядок счета и проследить за тем, чтобы организация лагеря происходила без перебоев. Однако сидячий образ жизни не привлекает меня, и я очень рад снова отправиться в путь.

По дороге тянется множество караванов, нагруженных солью и рисом. Мы торжественно шествуем через маленький городок Марфа, в котором развеваются молитвенные флаги. Вокруг нас весело толпится народ.

Здесь еще больше тибетцев, чем в Тукуче. Все экспедиционные конфеты розданы ораве ребятишек. Поистине Марфа должна сохранить о нас приятные воспоминания! Впоследствии мы будем пожинать плоды своей щедрости, так как множество местных носильщиков в нужный момент будут предлагать нам свои услуги. Мы то и дело встречаем молитвенные стены, украшенные каменными плитами, на которых читаем классическую надпись: "Ом мане падме ом!" [60]

Стараясь не нарушать местных религиозных обычаев, мы обходим эти памятники слева.

Мало-помалу внешний облик страны меняется, вид ее становится еще более унылым, даже по сравнению с тем районом, откуда мы только что пришли. К северу рельеф смягчается, холмы, покрытые красноватыми камнями, необычная прозрачность воздуха, характер пустынной местности являются подтверждением того, что мы приближаемся к Тибету, хотя граница находится от этого места на расстоянии доброго дня ходьбы.

В сумерках мы входим в бедную деревушку Тинигаон. Местные жители подозрительно нас разглядывают и провожают к единственному приличному дому; там нас встречает улыбающийся Путаркэ, он уже чувствует себя как дома и своим обычным мягким голосом отдает распоряжения множеству женщин, толпящихся вокруг него. Мы находимся у "Great man" – главного лица в деревне, дом которого служит местом остановки караванов. Это ловкий коммерсант, достающий с выгодой для себя все, в чем нуждается деревня.

Хозяин дома знакомит нас с отведенной нам комнатой. Чистота ее весьма относительна, но после соответствующей уборки переночевать в ней можно будет. В воздухе стоит тошнотворный кислый запах. Ишак бросается открывать окна.

Я внимательно осматриваю комнату: медленно сохнут дубленные мочой кожи, в углу – бочки протухшего масла.

Пора ужинать. Анг-Таркэ подает нам еду с церемониями, приводящими окружающих нас жителей в глубокий экстаз. Никто из них до сих пор не видел сагибов. Вилки? Поистине эти белые – непонятные существа!

На следующее утро еще темно, когда Анг-Таркэ приносит нам завтрак. Звезды сияют на очень чистом небе – хорошая примета. Вдали захватывающее зрелище: уже освещенный солнцем, возникает из мрака Дхаулагири. Отсюда его рельеф виден удивительно отчетливо.

Шикари, который должен вести нас, утверждает, что хорошо знаком с перевалом Тиличо, но не может сказать, сколько времени потребуется, чтобы дойти до него. Мы поднимаемся гуськом, сгибаясь под тяжестью грузов. Анг-Таркэ, Путаркэ, Панзи и несколько тибетских носильщиков идут с нами.

Чтобы ускорить движение, мы дали им ботинки, но ради экономии они несут их, перекинув через плечо, пока не доходим до снега.

Через несколько часов ходьбы проводник, кажется, не уверен больше в том, что утверждал раньше: хотя мы забрасываем его вопросами, он как будто не представляет себе, где же на самом деле перевал Тиличо. В действительности этот шикари всего лишь обычный пастух, и все, что он знает, – это дорога на верхние пастбища. С высотой его роль, как и его самомнение, постепенно уменьшается, и в конце концов он спокойно идет сзади всех.

Таким образом, переночевав под грозой в наших маленьких палатках, мы на другой день с трудом добираемся до пресловутого перевала Тиличо.

Какой сюрприз! Согласно карте, мы должны были выйти в глубокое ущелье Манангбот. Где же великолепный вид на северный склон Аннапурны, который должен открыться справа?

Ошеломленные, мы смотрим на ослепительную картину снега и льда. Многочисленные вершины сверкают на фоне ясного неба. В блеске и чистоте этого зимнего пейзажа есть что-то сказочное.

Справа вместо Аннапурны возвышается гигантская стена семитысячников, которой мы тут же присваиваем название Большой Барьер. Перед нами открывается не глубокое ущелье, а обширное плато. В центре его большое, замерзшее, покрытое снегом озеро, размеры которого трудно определить. Слева к его необъятной белой глади спадают отвесные скалы.