Марат Шахманов - Уличный классик, или Записки на коленке. Нон-фикшен 88%

На этом празднике жизни он был чужим. Он не мог приспособиться к порядку, при котором человек, живя в условиях ограниченных возможностей, превращался в искателя лучшей жизни, которая заключалась в обыкновенном вещизме многих тех, кто прибыл сюда из стран бывшего Союза. На их фоне даже африканцы выглядели бессребрениками и менее потребителями, чем кто-либо. Однажды один из сыновей мамы-Африки в телефонном разговоре со своим отцом, отвечая на вопрос, почему, все его товарищи шлют домой деньги, а он не может прислать ни доллара, признавался:

– Да, они тут наркотиками торгуют! Вот, откуда у них деньги! А я-то не торгую! – в сердцах отвечал сын, рассчитывая на то, что отец с одобрением воспримет столь веский аргумент.

К своему удивлению в ответ он услышал:

– А ты, дурак, почему не торгуешь? Торгуй и ты, тогда будут деньги!

Воровство в магазинах и прочие виды незаконного азулянтского предпринимательства абсолютно не прельщали его. В его голове жила одна мысль – реализовать свои способности и найти ту, которая оценит его по достоинству. Может быть, в этом было немало эгоизма, мыслей о самом себе, но по-другому он не мыслил…

Он был человеком спокойного склада характера, несмотря на его увлечения спортом и, порой, грубый нрав, проявлявшийся в различных ситуациях, где, как ему казалось, ущемлялась справедливость. Это чувство справедливости часто довлело над ним, но в стремлении к ней не было ничего от абстрактного протеста, какой движет людьми бузотёрского склада, наоборот, по пустякам и вопреки здравому смыслу, он старался не пылить и сохранять уважение к окружающим. Излишнее самомнение, дерзость и высокомерие в ком-либо, пробуждали в нем врага к носителю этих качеств. Несмотря на опасения, что из небольшой ссоры может вырасти большая (по меркам двух и более человек) война, он всё же шёл на конфликт, на прямое столкновение с обидчиком, когда другого выхода уже не оставалось. По этой причине, вступаясь за кого-то из знакомых, он нередко сам попадал в сложные ситуации.

Первый его день в лагере прошел без происшествий. Он познакомился с земляком Джонни, который был вовсе не из «Казакистана», как утверждал араб ливанского происхождения, а из России, из Оренбургской области. И звали его Иваном.

– А может, он имел в виду, оренбургских казаков? – спросил он уже после у Джонни, чем вызвал его безудержный смех.

Успокоившись, он ответил:

– Наверняка, он что-то спутал с Казахстаном, скорее всего я упоминал, что живу на границе с этой республикой. Но зачёт, мне нравится «Казакистан», что значит, казацкий стан!

После они еще часто встречали араба, который, лишь только, завидев их, восклицал:

– Эй, Совьет Юнион, привьет! Как дыля?

– Интересно, этот араб, произнес такую фразу, – вспомнил он по случаю, – «Советский Союз распался в Москве, а тут в Германии он объединился».

– В какой-то степени, это так, – равнодушно отвечал Джонни.

Я так и звал его Джонни, хотя это было его вымышленное имя, вернее иноязычная форма одного и того же имени.

«Иван остался там, сюда приехал Джонни и то, чтобы заработать бате на лечение», – рассказывал он, будучи подвыпившим. Оказалось, что Иван с самого начала сдавался, как немец из Казахстана, но на интервью его вычислили и вернули в лоно родной нации, отказав в статусе беженца.

– А я думаю, что и создание Союза, и его разрушение отчасти произошло тут в Германии, – продолжал он свою мысль.

– Ну, да, если учесть, кто приложил руку к революции семнадцатого года, и после каких событий стал разрушаться Советский Союз, – заключал Джонни-Иван.

Они сдружились. Джонни познакомил его со всеми, с кем сам общался в лагере. Среди его знакомых были все, и курды, и афганцы, и негры (как он их совершено без задних мыслей называл), и албанцы, и все те, кого наш знакомец араб лаконично и ёмко именовал «Совьет Юнион». Джонни научил его, как подготовить пальцы к снятию отпечатков (обязательной процедуре для каждого вновь прибывшего в лагерь). Нагрев на печке стальные гвозди, он дал ему поддержать их в руках, чтобы изменилась структура отпечатка на пальцах. Переусердствовав, он три дня лечил, вздувшиеся от волдырей пальцы обеих рук. К тому же результат был отрицательным. Заподозрив «афёру», работники дактилоскопического отдела, назначили пересдачу. Но он уже привык к подобным фиаско и не собирался во второй раз испытывать судьбу. Он уже обдумывал дальнейший свой маршрут и план действий, готовясь к очередному снятию якоря. За это время, однако, произошло немало интересных событий, отпечатавшихся в его памяти надолго.