Швета Соланки - Свет и тени Востока. Очерки и истории из жизни

– Бонжур, мадемауазель, – изрек месье Ферид, улыбаясь белоснежным жемчугом безупречных зубов.

– И Вам, бонжур, если не шутите, – пробурчав что-то нечленораздельное, я пыталась вернуть себе равновесие и выбраться с влажного грунта на мраморную дорожку; сандалия разорвалась, туника и брюки были все в грязи, глаза слезились от сурьмы… Мадам Фатма с Зейнеб сильно перепугались: они никак не могли понять, зачем я полезла на это дерево.

Все пошли в салон ужинать, а я поплелась в свою комнату переодеваться. Когда я зашла в ванную, на меня из зеркала смотрела странная молодая особа со спутавшимися волосами, в которых застряли ветки и листья; на щеке была ссадина, макияж растекся, рука, разодранная котом, кровоточила, туника и брюки были в грязных разводах, спина дико ныла от падения.

День не задался, но деваться было некуда. Я смыла мылом косметику, просушила полотенцем волосы, надела фисташковую желябу с шароварами и пошла на обед. Мой светлый образ дополняли ссадины, замазанные под цвет желябы зеленкой, привезенной из России на всякий случай для дезинфекции.

Мои сидели за столом, во главе месье Хамди – отец моей подруги – и месье Ферид. Мама Зейнеб посадила меня на свободный стул рядом с Феридом. Меня ждало еще одно адское испытание: светская болтовня на французском, который я понимала очень плохо, ибо в универе мы учили только турецкий, английский и немного арабский. Я сидела тихо и не шуршала, думая, что просижу весь званый ужин не замеченной и поем свою порцию кускуса с овощами и мясом. Не тут-то было. Неугомонный Ферид, который болтал без умолку, повернулся ко мне и стал меня донимать расспросами. Зейнеб старалась мне переводить с французского на русский, но все равно не успевала. Ферид решил пошутить и выдал фразу:

– Ну что же Вы, мадемауазель Мари, совсем не знаете французского! Как же Вы плохо учились в школе.

Я прекрасно поняла, к чему он клонит. В этой стране все восхищались всем французским: языком, культурой, духами. Причём делали это совершенно без понимания, хватая по верхам. Грамотный французский язык был языком общения культурной и деловой элиты, а ошибки и неграмотная речь были показателем нищебродского происхождения. Федуа победно улыбалась, чем подлила еще масла в огонь в котел моего терпения. Выслушивать насмешки от постороннего мужика, будь он хоть сам король Марокко, я в жизни бы не стала, не в моем это характере. Придумывать ему особый ответ у меня не было времени, так что я ему сказала в лицо то, что думаю.

– Да, Вы отлично говорите на языке Ваших колонизаторов, при этом совершенно не знаете своего родного. Я-то, по крайней мере, могу хорошо читать, писать и говорить на моем родном – на русском языке, а также на турецком и английском.

За столом повисла пауза… Месье Хамди подавился. Мои слова попали не в бровь, а в глаз, ибо он совершенно не знал своего родного арабского, на котором не мог читать и писать, а только говорить. Дома и на работе отец Зейнеб, будучи крупным госчиновником, общался только на французском. Месье Ферид внимательно посмотрел мне в глаза и разразился громким смехом… Неожиданно для себя я услышала его звонкий и молодой голос. Его смех был подобен мелким золотым песчинкам, которыми играет ветер в пустыне. Все засмеялись, напряжение ушло.

– А Вы молодец, Мари, умеете за себя постоять, – перешел на английский Ферид и тепло улыбнулся.

Весь вечер он говорил на французском и тут же переводил сказанное на английский для меня. Они болтали с месье Хамди и мадам Фатмой, вспоминали свои молодые годы и забавные случаи из жизни. Его голос очаровывал, у него было прекрасное чувство юмора и такта… Этот человек сиял, как ограненный бриллиант, и я купалась в его сиянии, мне было радостно и комфортно. Он рассказывал о художественном искусстве, Франции и о Марокко, поднимая различные темы. Ферид был умен и обаятелен. Я никогда не встречала такого мужчину. Мне казалось, что я знаю его давно, и я даже перестала замечать, что он намного меня старше. Далеко за полночь он стал прощаться. Мы вышли в сад. Мое сердце сжалось: сейчас он выйдет из сада, и я больше никогда его не увижу. Никогда. Я загадала себе: если он обернется, когда будет выходить за дверь сада, то я его еще раз увижу. Если нет, то нет… Кадер, судьба… Ферид прошел через сад до двери, я стояла возле плетеного дивана. Он обернулся и послал воздушный поцелуй. Я спряталась за спинку дивана в надежде, что он не увидит моего смущения. Он все заметил, улыбнулся и ушел.