Владимир Санин - Сборник Семьдесят два градуса ниже нуля

– Левее, – приказал Семенов Осокину, когда клипербот приблизился к противоположному берегу, с которого свисала бесформенная глыба льда. Если такая махина задумает упасть в воду, а при малейших подвижках она не преминет это сделать, то от лодки и ее пассажиров и воспоминания не останется. – Вот сюда, Виктор.

Аэропавильон, сколоченное из бревен, досок и фанеры пятиметровой высоты сооружение, оказался целым и невредимым, а из всего имущества угодила в разводье лишь небольшая часть мешков с каустиком и алюминиевым порошком, из которых добывается водород для радиозондов. Несомненная, счастливейшая удача. Вот только как отбуксировать такое сооружение к лагерю? Разобрать на части – и по воде? Или искать обход? Вряд ли его найдешь в таком хаосе…

– Сергей Николаич, – Осокин тронул Семенова за плечо. – Мы там на всякий случай перекинулись с ребятами… Ну, в общем, не надо павильон с места трогать, мы с Непомнящим поживем здесь, палатку разобьем. А с локатором Леша Кузьмин справится.

– Идея хорошая. – Семенов испытующе посмотрел на Осокина.

– Хорошая идея, Виктор!

– Провода через разводье протянем, – обрадовано продолжал Осокин, – а льдом покроется – будем в гости ходить, с хутора! Согласны, Сергей Николаич?

– Спасибо, – сказал Семенов. – Спасибо! Ну, теперь домой, а то и в самом деле голова от голода кружится.

Они поужинали в опустевшей кают-компании. На столах осталась грязная посуда, на полу валялись окурки.

– Кто дежурный? – Семенов морщил лоб, никак не мог вспомнить. – Завтра всыплю.

Осокин разливал чай, Бармин что-то рассказывал, а Семенов впервые в жизни задремал за столом.

– А? Что? – очнувшись от звяканья ложечек в чашках, спросил он.

Бармин засмеялся.

– Пей чай и пошли спать, Николаич.

– Да, кто дежурный по станции? – спохватился Семенов.

– Костя, он на обходе, – ответил Бармин. – Я его подменю.

– Ладно. Через четыре часа разбудишь. Отправив бездомного Осокина отдыхать в медпункт, Бармин проводил Семенова, помог ему раздеться, повесил, над печкой унты и одежду, погасил свет и ушел.

А Семенов долго не мог уснуть. Тело мучительно ныло, тупая боль обручами сковала голову. «Старею, – признался он самому себе, – один аврал выжал без остатка». Он лежал с полузакрытыми глазами и думал о том, что на долю станции выпал далеко не худший жребий. Самый серьезный удар – гибель метеоплощадки со значительной частью приборов, но кое-что спасено, кое-что сделают в мастерской механики, так что метеонаблюдения хотя и не в полном объеме, но будут продолжаться; магнитный павильон все-таки выручили – спасибо, Женя, при всей своей гордости пусть Груздев именно тебе в ножки кланяется, а если и не выскажет благодарности вслух, то хотя бы подумает, как всегда думаю я: «Хорошо, что на станции есть Женька Дугин!» Утонул один жилой домик с личными вещами Осокина, Непомнящего и Рахманова, проглотило разводье и гидрологическую палатку, но батометры и другие приборы Бармин с Ковалевым успели вытащить; площадь Льдины уменьшилась примерно вдвое, торосы полностью разрушили сооруженную осенью взлетно-посадочную полосу, при подвижках согнуло злополучную мачту радиоантенны, порвало силовые кабели провода…

Но корабль остался на плаву!

Через не задернутое занавеской окошко проник свет, и юркие тени заплясали по комнате. Семенов с трудом открыл глаза и приподнялся: облака рассеялись, и по чистому небу плыла луна. Наверное, завтра будет приличная погода, еще два-три аврала и приведем лагерь в порядок… А там Новый год, январь, февраль – и вернется солнце… Солнце!

Умиротворенный, с предчувствием, что худшее осталось позади, Семенов снова лег, прикрыл глаза и вдруг отчетливо вспомнил слова, которые давным-давно, еще на станции Восток, обнаружил в какой-то книге Андрей. Тогда они показались уж чересчур возвышенными, Андрей даже немного обиделся, что Семенов не разделил его восхищении этой книжной премудростью. И только теперь Семенов понял, что хотел сказать человек, сочинивший эти слова, и почему они тронули Андрея за душу.

И тихо, почти что шепотом, будто стыдясь наплыва чувств, повторил вслух:

– Именно ночью хорошо верить в рассвет…

Арктика спала.

Набросив на плечи лоскутное, сшитое из льдин покрывало, спал океан. Изредка он беспокойно ворочался и всхрапывал, словно тревожимый вдруг пробившимся сквозь облака светом блестящих звезд, и тогда покрывало лопалось по швам и безмолвие нарушал грохот разбуженных льдин. Они спросонья карабкались одна на другую, не понимая, что нарушило их покой, но потом унимались, вновь укутывали океан, и наступала тишина. Разбросанные в океане, спали закованные в лед острова. Улетели от полярной ночи птицы, зарылись в берлоге медведи, и когда выглядывала луна, она будто смотрелась в зеркало: перед ней в первобытном хаосе громоздились расколотые утесы и расстилались, пустынные, безжизненные пространства.