Ирина Подойницына - Путешествие от себя – к себе, в радиусе от центра Вселенной

Внезапно она заплакала, изменилась в лице и стала, волнуясь, рассказывать:

– Сергей Венедиктович, он работал на тракторе, в деревне Болотово. Кто-то насыпал ему песку в трактор. Кто? Да, до сих пор не нашли и никогда, конечно, не найдут эту безжалостную сволочь. Соседи нажаловались и Сергея Венедиктовича забрали, его приговорили к расстрелу. Я думаю так, люди «добрые» позавидовали – ведь Подойницыны жили зажиточно, ладно: в хозяйстве были и конь, и корова, и свиньи… У дяди Сережи остались две маленькие дочки: Ольга, ей было всего три годика и Галинка, ей было шесть месяцев… Мою маму Зою Кузьминичну все таскали и таскали на допросы, и Галинка умерла от голода…, – Вера Николаевна сильно заплакала. – Мама вышла замуж, после того, как расстреляли дядю Сережу только через 15 лет, за моего отца, который весь израненный вернулся с войны… Как будто для нее, с фронта и вернулся…

Вера Николаевна все плакала и плакала. И я, наконец, поняла, что Сергей Венедиктович был для нее не отцом, а совсем чужим человеком, которого она, конечно, никогда не видела, но она очень жалела и его, и мать, которую постигло не только горе потери мужа-кормильца, но и преследовала по жизни страшная людская злоба. «Когда Михаил Семенович женился на моей сестре Ольге Сергеевне, все в Болотово издевались над ним, что он взял такую «порченную» девицу в жены», – смешливая и оптимистичная Вера Николаевна снова зарыдала от обиды, закрыв лицо руками. А я подумала о том, как же тяжело семье пришлось жить в те тревожные времена, в «годы лютых гонений», как написано на памятнике в лесу.

Вера Николаевна нашла для нас с Сергеем старое-старое фото дома, в котором родились наши с ним родители и который мы должны были отыскать в Болотово.

– Мы найдем его? – решила уточнить я.

– Найдете, найдете, – как-то загадочно улыбнулась несломленная жизнью доярка – лучик солнца проглянул сквозь дождливые тучи.

На следующий день, выпив кофе, мы большой компанией, на такси-пикапе отправились в село Болотово. Интересно, что в России насчитывается 27 сельских населенных пунктов под названием Болотово. Но в Забайкальском крае Болотово было, конечно, одно – наше, любимое. Итак, маршрут у нас был такой: Чита– Нерчинск – Нижняя Куэнга – Верхняя Куэнга – Болотово. Места, которые мы проезжали, были замечательные: сопки, хребты, широкие поляны, с островками лесных чащ, с березовыми рощами. Здесь имелись даже редкие, краснокнижные заросли березы даурской. Забайкалье находится на высоте 1760 метров над уровнем моря. Оказывается, Забайкалье – это «горная страна», такая же, как Бурятия и Монголия, из которых мы только что вернулись. Два крутых хребта, дугообразно расположенных друг к другу, разделяются блестящей лентой реки Шилки.

На своем пикапе мы поднялись на один из хребтов и погрузились в плотный туман. Через час-другой туман рассеялся и путешествовать стало вполне комфортно. Мы ехали по отличной трассе Амур М-27. За окном мелькали маленькие деревушки – Танха, Новоберезовка, Знаменка, а было еще село Новоберезово, по которому ходило много-много козлят. Мы проезжали речки и ручьи с причудливыми названиями, например, видели реки Широкие Лопатки, Нерча, чистые горные ручьи Дуралей и Кручина… Я помню, папа мой всегда восхищался забайкальскими названиями: Борзя, Кокуй, Куэнга.. Он говорил, что даже происхождение этих географических названий понять трудно. «Мы поговорим еще с родственниками о забайкальском фольклоре», – сделала я себе зарубку на память.

«Тишины хочу, чтобы допьяну…», – кричал шансон из магнитофона нашего водителя, бывшего спецназовца, подполковника в отставке, 42-летнего Толика. Толя ставил эту песню подряд несколько раз. Но песня и вправду могла вывернуть душу наизнанку. Не знаю уж, что вспоминалось нашему шоферу Толику – может быть, бои, в которых он потерял 27 своих однополчан, таких же, как он, молодых мужчин. Но я-то думала о своем – о том, как все это было по-русски в нашей поездке, это была какая-то концентрация русскости – душераздирающий шансон, водитель-спецназовец с трагической историей в прошлом, заросли берез за окнами машины, эти небогатые деревушки с церквями, которые то и дело попадались нам по пути, и наше немного запоздалое, но все же обращение к своим корням…

«Тишины, тишины хочу…

Тишины – в молчании сколотом.

Легким ветром вольно пролечу.

Над крестами, покрытыми золотом…»

Читинские просторы были и похожи, и не похожи на монгольские степи одновременно. Историки бы, наверное, заметили, что это все была единая и неделимая империя Хунну – и она осталась печатью на скуластых лицах забайкальцев, она сверкала небольшой хитринкой в их узковатых глазах. «Мы не совсем русские, мы – гураны, – говорил отец. – Мы потомки монголов-кочевников и вольных казаков. Мы – скифы», – добавлял отец. Читинские просторы были похожи на монгольские тем, что здесь также встречались пологие сопки и кряжистые хребты, здесь была такая же изумрудная листва полей и беззвездные ночи. Но в забайкальских степях не было юрт и повсюду стояли милые русскому сердцу березки с блестящими белыми стволами. Стволы в разных березовых зарослях казались нам разными – то бледно-белыми, то светло-белыми, то молочно-мутноватыми…