Николай Балаев - Ураган «Homo Sapiens»

Штурман визгнул «молнией», распахивая куртку, и неуверенно протянул:

— Аза-а-арт…

Старый Вэлвын долго смотрел на людей, на опустевшую притихшую долину, на сверкающую Реку и огромную мутную тучу, выходящую из-за дальних гор. Чувство одиночества и печали овладело им. Вэлвын раскрыл клюв и тоскливо закричал:

— Крук-курр! Кру-у-ур!

Крик его, отскакивая от крутых осыпей, холмов и речных плесов, запрыгал вверх по долине, будто оповещая жителей тундры о темном деянии людей.

— Кричи не кричи — дело сделано! — зло сказал Радист Вэлвыну, ковырнул ногой угластую гальку и с силой поддал ее. Потом перевел взгляд в быстро темнеющее небо:

— Витаем… Герои… А тундра-то, тундра! Баклажаны в меду… Дай нам волю — мигом заглотим.

— Да, — тоскливо сказал Командир. — Воли-то, выходит, с избытком. Вот разума… Все мы можем. А что мы знаем?

В морозном воздухе густо пахло кровью. Окот шел по изрытому снегу, лицо закаменело, глаза в узких щелях век отсвечивали льдом. До Вальки долетал только шелест слов:

— Нырок… Мытлынэн… Конъачгынкен…

— Три… Пять… Девять… — Валька тоже считал. Малахай — в руке, от сбитых в колтун волос валит пар, капли пота висят на бровях, под носом, на небритом подбородке.

Олени лежали вдоль речки в неестественных позах. Один — на брюхе с растопыренными ногами, второй — откинув голову почти к спине, третий — изломанной бесформенной грудой. Вокруг чернели пятна крови. Окот несколько раз наклонялся к одному, особенно крупному, качал головой. На склоне — остатки важенки: клочья шкуры, хребет, рога.

Следы стаи повернули от речки к сопке.

— Двадцать восемь штук в полчаса! — ужаснулся Валька. — А съели только одну. Ну, гады! А я не верил, когда рассказывали…

Ночная темень таяла в розово-зеленых лучах, стали хорошо видны разбросанные вдоль путаных верениц волчьих следов убитые олени. Хищники прошили трехтысячное стадо, разделив его надвое. Одна часть в ужасе выскочила к вершинам гряды напротив, вторая — сюда.

— Слышь, дед, сколько волков было, как думаешь?

— Нэръа-мытлынэн, — ответил Окот. — Сьемь.

Следы от места трапезы уходили вверх веером. Вот самый крупный. Валька присел, приложил ладонь к отпечатку. Вся кисть! Смерить бы чем… А, спичками. Так. Семнадцать сантиметров? Да-а! Самому не верится, а расскажешь… хы…

— Дед, встречал когда такую зверюгу?

— Ба-а-альсой Ины, — сказал Окот. — Бальсой волк.

Вальке почудился в голосе старика страх.

— Нэвыскэт, женсина, — Окот показал на след рядом. — Другие — ссенки. Наверна, там жили, — он махнул рукой на юг. — Кушать нет — шли сюда. Тут место Ины… он стал… этот… бригадир.

Пастухи вышли на след отколовшейся части стада. Олени нашлись на террасе, в полукилометре от вершины сопки. Стояли плотно, высоко задрав головы. В позах — готовность к бегу. Перед стадом две важенки: морды опущены, ноги циркулем, под копытами пятна крови. Вырвались из волчьих зубов, да что толку. Эх, жалость! Через месяц стали бы мамашами…

Окот оглядел раненых важенок и молча потянул с пояса нож.

Солнце уже выглянуло из-за вершин, когда пастухи собрали стадо и пошли завтракать. Кымыне, семнадцатилетняя внучка Окота, резала на деревянном подносе вареное мясо. Горячий аромат густо заполнял ярангу. С краю очага на камешках сипел чайник.

— Время связи, — Кымыне вздохнула. — Бригадир велел звать вертолет. Пока прилетят, совсем светло будет.

Валька обрадовался:

— Вертолет? Хорошо! Там у охотников карабины с оптикой. Бить эту гадость без жалости…

Кымыне, зажав в руке радиотелефонную трубку, внимательно посмотрела на него.

Отбежав от места пиршества, волки выстроились цепочкой, и Ины повел их дальше. Стая сделала круг в каменных развалах и по седловине вышла на соседнюю сопку. Тут снег под ветрами закаменел, и лапы не оставляли следов. Чистый наст искрился под солнцем, и только местами его расчертили ярко-белые полосы, наметенные прошлой ночью. Они были мягки, и Ины обходил их.

Нэвыскэт замыкала цепочку, следя за правилами перехода. Молодой волк впереди чуть замешкался, и лапа его тронула наст рядом с общим следом. Там не осталось и царапины, но Нэвыскэт скользнула вперед, и зубы ее коснулись ляжки оплошавшего соплеменника. Волк виновато взвизгнул, прикрыл зад хвостом. Нэвыскэт снова уставилась на цепочку. Она прекрасно сознавала, что набег на стадо, охраняемое людьми, неизбежно вызовет их противодействие. И каждое нарушение законов стаи увеличивало вероятность встречи с людьми. А встречи эти всегда трагичны для стаи… Вон еще один, третий за Ины, выскочил из следа. Ладно, подождет до лежки. Но Нэвыскэт зарычала: пусть знает, что нарушение замечено и наказание неотвратимо…