Александра Першина - Есть жуков и причинять добро

Страх этот родился после того, как шестилетний Марс заблудился ноябрьским вечером и полчаса плутал среди огромных древесных исполинов, пока не услышал зовущий его по имени голос Ансгарда. К моменту встречи мальчик стал бледным, апатичным и не мог вымолвить ни слова в ответ на спокойные вопросы и только бросился на грудь отца беззвучно, с текущими по обескровленным щекам слезами. Родители до сих пор не смогли выудить от него ни слова о том случае.

С возрастом Марс не смог перерасти этот страх. Из-за главного его увлечения фантазия не ослабевала, убиваемая взрослением и построением в голове логичных причинно-следственных связей, а только наращивала силу. По этой причине воспоминание о ночном лесе начинялось со временем все более яркими конкретными подробностями. С наступлением зимы мальчик проводил в своем убежище куда меньше времени, мчась домой с первым же предчувствием сумерек, а их он научился предугадывать заранее по теряющему краски закату.

Теперь же Марс прекрасно понимал неуместность впадания в панику, к тому же и для нее были более серьезные поводы помимо детских страхов. Однако стоило только оглядеться по сторонам, и сердце ускорило свой бег, разгоняя тревогу по всему организму. Казалось, что деревья вокруг него приближаются, окружая, стало сложно дышать. На грудную клетку будто что-то давило, уменьшив просвет воздушного пути. Каждый выдох задевал голосовые связки, из-за чего непроизвольно раздавалось приглушенное «мммм». Рот заполнила обильная слюна с неприятным привкусом, которую мальчик сплевывал несколько раз. Поняв, что бежать дальше не может, Марс окликнул Эир странным хрипящим звуком, непохожим ни на одно известное ей слово, опустился на колени и погрузил лицо в снег. Мальчик попытался представить себя дома, рядом с камином максимально подробно: жар на повернутых к огню, открытых поверхностях кожи, тяжесть Трюфеля на коленях, легкое покачивание кресла и запах мускатного ореха из ароматической лампы. Холод снега привел его в чувство, гладившая по спине рука матери успокаивала. Постаравшись запомнить, удержать этот набор чувств, Марс поднял голову. Эир поднесла к нему ладони, ограничивая обзор с боков, в поле зрения осталось ободряюще улыбающееся лицо и лишь небольшой фрагмент леса у нее за спиной. Затем мама поцеловала его в нос и прижала к груди, гладя по голове. Темнота отступила от сознания, дыхание нормализовалось. Тут Марс вспомнил о питомцах.

Он перебросили тесьму из-за спины Эир вперед, и камни посыпались с души при виде копошащихся, недовольных, но бодрых животных. В свежем воздухе леса коты быстро отошли от нескольких глотков дыма при пожаре. Пришел черед оглядеть маму. Марса осенило, что под мышкой у него зажата давно забытая шуба для нее, и, обойдя Эир сзади, накрыл еле заметно подрагивавшие плечи, а сам вдел руки в рукава необъятной шубы Ансгарда. Из голой щиколотки женщины сочилась кровь, но холщевая сумка со всем необходимым для таких случаев, бывшая вечным спутником мальчика, возможно, уже прекратила свое существование. Марс встретился глазами с Эир, и они прочитали во взгляде друг друга, отбросив необходимость в лишних словах: впереди тяжелая ночь.

Глава 6

Хане по возвращении трудно было прийти в себя. Она вспомнила рассказы о далеких предках, около десяти поколений назад делившихся впечатлениями о привыкании к подземному образу жизни. Тех самых первооткрывателей, души которых были настолько изъязвлены опасностями окружающего мира и их последствиями, что готовы были поменять их на любую другую жизнь и терпеть из-за этого сколько угодно лишений.

Но, конечно же, пришлось себя ломать, и поколение спустившихся и их детей скучало по природе, по благоприятным ее явлениям. Хана с широко открытыми глазами читала о том, как во время вынужденных визитов наверх ветер гладил, лаская щеки, и ощущалось это как прикосновение исчезнувшего любимого человека, давно забытое, насильно выброшенное умом, но такое знакомое и родное телу. Солнце уже нещадно слепило глаза, но после адаптации от лицезрения залитого медово-розовым закатным солнцем леса или сверкающей в полуденных лучах поверхности воды внутренние органы будто совершали кульбиты от эйфории и подскочившего уровня энергии. В такие моменты у начинающих кротов проскальзывало сомнение относительно выбранного пути, но у каждого была слишком весомая причина, личная трагедия, заставлявшая отметать сомнения. Основатели Гардасхольма – хрупкие душой люди, познавшие несчастье. Чувствительные и ранимые, но обладавшие умом острым, как лезвие, они объединились, чтобы создать свой небольшой, оригинальный и безопасный мир, в котором каждый «раненый» сможет успокоиться и усыпить язвы.