А теперь следующий разговор с такуром сделается понятнее читателю.
– Учитель, – спрашивал Нараян такура, среди горячего спора с бедным бабу, – что это он говорит и возможно ли это слушать!.. Чтоб от человека после смерти его ровно ничего не оставалось? Чтоб его тело, как он уверяет, просто разлагалось на свои составные элементы, а что мы называем душой, а он «временным самосознанием», испарялось, исчезая, как пар из застывшего кипятка?..
– Чтò ж такое в этом странного? Ведь бабу чарвака [226]и поэтому говорит лишь то, чтò тебе скажет всякий другой чарвака .
– Но ведь чарваки врут! Есть и другие, которые верят, что настоящий человек не есть его физическая оболочка, а заключается в его разуме, в седалище его самосознания… А разве может самосознание покинуть душу даже после нашей смерти?
– В его случае может, – отвечал также хладнокровно такур, – потому что он искренно и твёрдо верит в то, чтò теперь проповедует .
Нараян бросил удивлённый, полный смятения взгляд на такура, а бабу, побаивавшийся последнего, окинул нас торжествующей улыбкой.
– Но как же так?.. Ведь веданта учит, что «дух Духа» бессмертен и душа человеческая не умирает в Парабрахме… Разве есть исключения?..
– В основных правилах духовного мира исключений не может быть, но есть правила для зрячих и правила для слепых.
– Это я понимаю; но в таком случае, как я ему и сказал, его «полное и окончательное исчезновение самосознания» не более, как аберрация слепого, который, не видя солнца, отрицает его… но узрит его духовными глазами после смерти…
– Ничего он не узрит. Отрицая его при жизни, он не увидит его и за гробом.
Заметив, что Нараян страшно волнуется и что даже мы оба с полковником уставились на него в ожидании более определённого ответа, такур, очевидно, нехотя продолжал:
– Ты говоришь о «духе Духа», об атмане, и смешиваешь дух с душой смертного, то есть с манасом . Дух, без сомнения, бессмертен, ибо он без начала и стало быть без конца. Но речь идёт теперь не о духе, а о человеческой, сознающей себя душе; ты её смешиваешь с первым, а бабу отрицает и то, и другое, как дух, так и душу. Вы оба не понимаете друг друга.
– Его-то я понимаю, но…
– Не понимаешь меня?.. Постараюсь высказаться яснее. Вся суть твоего вопроса приводится к следующему: ты желаешь узнать, возможна ли, даже в случае закоренелого материалиста, полная утрата его самосознания и самочувствия после его смерти? Так что ли?
– Да, потому что он вполне отрицает всё то, что для нас составляет несомненную истину… во что мы все свято веруем…
– Хорошо. На это я, веруя так же свято, как и ты, в наше учение, которое называет посмертный период, то есть промежуточное время между двумя жизнями, лишь временным состоянием, отвечаю утвердительно и говорю: один ли год или миллион лет продолжается этот антракт между двумя действиями иллюзии жизни, загробное состояние может безо всякого нарушения правил оказаться совершенно тем состоянием, в каком находится человек во время глубокого обморока. Бабу, стало быть, в его случае прав .
– Но почему же… и как… коль скоро правило бессмертия не допускает, как вы нам говорите, исключений?.. – осведомился полковник.
– Не допускает, конечно: для всего того, что действительно существует . Тому, кто изучал Мундакья упанишаду и Веданта-сутру , не следовало бы и спрашивать…
– Но Мундакья упанишада именно и учит, – робко заметил Нараян, – что между будхи [227]и манасом , [228]как между ишварой и праджной , [229]на самом деле не более разницы, как между лесом и его деревьями, между озером и его водами …
– Совершенно справедливо: потому что одно или даже сотня засохших от потери жизненного сока или вырванных с корнями деревьев не могут помешать лесу оставаться тем же лесом…
– Так… но ведь будхи представляет в этом сравнении лес, а манас-тайджаси [230]деревья. А если первая бессмертна, то как же, будучи тем же, что и будхи , может манас-тайджаси [231]потерять совершенно сознание до своего нового воплощения?.. Это-то и затрудняет меня…
– Напрасно, если ты только возьмёшь на себя труд не смешивать абстрактное представление целого с его случайными видоизменениями. Вспомни, что если мы можем, говоря о будхи , сказать: «она безусловно бессмертна», то нельзя сказать того же ни о манасе , ни о тайджаси . Ни та, ни другая не существуют отдельно от божественной души, потому что первая есть качественная принадлежность земной личности, а вторая – то же, чтò и первая, только с отражением в себе будхи . В свою очередь, будди оставалась бы только безличным духом без этого в себе элемента, заимствованного ею от человеческой души и который обусловливает и делает из неё нечто как бы отдельное от Всемирной души на всё время цикла человеческих воплощений. Скажи ты поэтому, что будхи-манас не может ни умереть, ни потерять сознания ни в вечности, ни во время переходных периодов, и тогда, по нашему учению, ты был бы прав. Но применять эту аксиому к её качествам, всё равно как если бы ты настаивал, что так как душа полковника О. бессмертна, то значит и румянец на его щеках тоже должен быть бессмертным. Выходит, что ты, очевидно, смешал в своих понятиях сущность с явлением; забыл, что в соединении с одним манасом или «человеческой» душой – светозарность самой тайджаси делается вопросом времени; так как и бессмертие и загробное сознание становятся для земной личности человека качествами вполне условными, завися от сотворённых ей самой, при жизни её тела, условий и верований. Карма (закон возмездия) действует непрерывно: и мы пожинаем в мире загробном плоды лишь того, чтò сами посеяли в этой жизни .
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу