Мир переворачивался и выворачивался – поддавался мановениям Некто и подчинял, – Отражение и Отражённый, – будто полотно с самозапланированной инвертацией цветов, свойств и материй. Некто не встретил ни души – но напоминания и интерпретации, – на пути к кому-то/чему-то идущему навстречу, сквозь пласты и линии пространств, времён и иллюзий, – так иду к тебе. Никогда не задумывался – кто или что толкает двери в обратную твоей сторону, к кому бы или от кого бы ты ни шёл?
Божества встречали – единогласные в безмолвии, – приняли подмогу от освобождённого от пут многообещания. Некто разминулся с собою прошлым – разминулся незамеченным, – подобно каждому из нас, кто столкнётся с любовью любовей, незапятнанной тяжестью воспоминания, – и разминётся – и Магия рассеется – и роса развеется по виноградной по лозе, и впитается в листья клёна – кому участь: пространствовать тысячелетие, заскользить в объятия мира иного и поднести обрывки Истории Историй, Тебе, я. Принимать на веру многое – напрасно, – но рискни.
Кто знает – что происходит, когда отворачиваемся от зеркала, – не строит ли Отражение Отражённому гримасы. Сомкни глаза – позволь миру зримого исчезнуть – и окунись в пространное путешествие на дно существа своего, за пределы сознания, – навстречу непостижимому – чтоб слиться с тем в экстазе первозданного, Танца Вселенной. Миры соприкасаются: решайся – сейчас.
Воспоминание подхватывает – и подцепляет ноготком, обоину ветхую на окраине мира. Цветите – грибы озарения. Плетитесь и следуйте – каноэ мечтаний – ведите Странника навстречу к Нимфе из грёз.
Глава Двадцать Пятая – Когда-то
Когда-то Человек путешествовал без цели, поведал Сэсней, путешествовал чтоб здесь и сейчас своё застать в калейдоскопе антуражей и оставлять – действительно оставлять – себя минувшего на камнях пройденных и становиться ближе, комочком освоенной земли ближе, к себе скоротечному – но внемлющёму шёпоту бесконечности. То было хорошее время – когда-то-когда-то, давно-давно и нескоро-нескоро. Когда-то Человек замечал другого не ради себя – и не считал полного жизни умирающим, а полуживого – всерадостным, – когда-то.
Когда-то расстаться не было возможно – не про неразрывное замужество – но информация не настолько оглупила, чтоб покидать озванного любимым и упархивать на свет золотистый, на крыльях изгнивших, слов – «У меня никого нет» – и представяться товаром – «Свободна» – без налогов и пошлины за дешевизну натуры, изменчивую и переменчивую во всей красе лживости своей. Не злюсь – но позволю злобе высказать себя, бесцельную, – покидай меня, изжиток мирского. Когда-то согласие одному значило несогласие остальному, – без дешевизн всепригодности и резонации всежеланности.
Когда-то в груди не саднило, – что за глупое время. Когда-то чувство чести было всесущим – в степени менее примитивной, – честь и великодушие сплетались в глубине дыхания обнятых и пьющих Жизнь из паров обещания. Когда-то «лю» значило «Лю» и не саднило опилками лживости.
Поступки и Время – лучшие учебники Жизни. В жизни не писал по стольку – но История Историй делится эскизом, с озлобленным болезнью, но глотнувшим исцеления, – оттого распрощаемся с беззначным, – можно и распасться – не тронув бархата отпущения. Человек – существо странное, в приступах собственной важности, – обаяшка из концлагеря окажется последней тварью, лишь отмени снег пепельный и поддайся той.
Глава Двадцать Шестая – Сорок Третий
Привозили ещё и ещё – пололи мир косою смерти, на корм паровоза истории, – изваивали себе скамейки на берегах истории. Фюрер не был злодеем – соприкоснул исследование падения арийской расы и вредность смешения той с кровью иных, – и спасся от геноцида. Герой.
Так думал и Он – офицер концелярии, – сына устроил в концлагерь – следить за жидами в банных (одни выживали). Гордость Рейха – сущий Шиндлер из фильма. Что же за пепел в голове у внемлющих зову времени – инквизиторов человечности – не узнать, не посетив головы тех, – и аспект головной – иной от временного.
Сын телеграфировал на старофранцузском – «Встреть груз живой – через два дня» – и привёз в чемодане юную жидовку. Мне отвратительны распи межлюдские – глупы и абсурдны – оттого, продолжим. Молодость украшает даже изнеженную работой в поле тварь жидовскую: волосы вьются волнами и спадают на лицо иссаженное, – оттого смахивает пряди через минуту.
Он отошёл за винтовкой – «Держи её» – и вернулся, в убеждённости, отвращении и непоколебимости. Приведённая сжалась микробом – Привёдший заслонил ту. Так жидовка поселилась у сыноубийцы. Служанка, рабыня и кто бы та ни была, угождала прихотям недеспота-неничтожества и чувствовала: сложись обстоятельства иначе – могли бы сладить, и не встретиться.
Читать дальше